Потом началась общая суета, взволнованные расспросы и не менее взволнованные ответы, и вся эта фантасмагория продолжалась до тех пор, пока Рысаков не посмотрел на часы и не воскликнул:
– Так мы отменили сегодняшний спектакль или нет?
– Нет! – первой воскликнула Таня. – Я буду играть! И не отговаривайте меня.
Глаза ее горели решимостью, и Рысаков с Будкевичем принялись так бурно ликовать, словно отмена сегодняшнего представления грозила обоим окончанием их творческой карьеры.
Дворецкий заявил всем, что остается с труппой и завтра поедет вместе со всеми в Приозерск. А местная милиция продолжит расследовать дело о нападении на Таню. Поскольку оказалось, что в областных органах у Дворецкого есть связи, его обещали держать в курсе дела.
– Попробую сам во всем разобраться, – пообещал он. – Только сразу давайте договоримся – ничего от меня не скрывать. Чуть что насторожит – сразу ко мне. Если, конечно, у вас хоть немного развито чувство самосохранения и если вы хотите, чтобы гастроли продолжались.
Кажется, все этого хотели. И даже Таранов, явно недовольный властным поведением Дворецкого, промолчал, хотя Таня была уверена, что он непременно выскажется.
– Тебя я больше одну не оставлю, – безапелляционно заявил Дворецкий, беря Таню под руку и ведя по лестнице вверх. – Сегодня в поезде поедешь со мной в одном купе. А завтра в гостинице, в Приозерске, возьмем двухместный номер. Ты ляжешь на кровати, а я в другой комнате на диване. Сплю я чутко, постоянно буду настороже. Кроме того, у меня есть пистолет.
– Самый главный аргумент, – буркнула Белинда, не отстававшая от них ни на шаг.
Друг за другом они вошли в номер, и Дворецкий тут же сказал:
– Шли бы вы, Белла, к себе. Тане отдохнуть нужно, в себя прийти. Ей сейчас не до болтовни с подружками.
– Да нет, пусть остается! – возразила Таня, мысли которой разбегались в разные стороны. Она и сама толком не знала, чего сейчас хочет больше всего – снова обсуждать случившееся или лежать в горячей ванне, прикрыв глаза. Впрочем, для ванны времени, кажется, маловато.
– Нет, пусть отправляется. Тебе просто необходим отдых.
Вместо того чтобы возмутиться тем, что Дворецкий распоряжается тут, как у себя дома, Белинда неожиданно скривила лицо и жалобно сказала:
– Таня, пока тебя не было, он обзывал меня дурой!
– Я не обзывал! – воскликнул Валерий, глядя на две ненатуральные слезы, выкатившиеся из глаз этой нахалки. – Я говорил, что вы поступили безответственно, вот и все.
– Вот и все?! – слезы мгновенно высохли, и лицо Белинды налилось праведным гневом. – Вы меня все время унижали! Третировали! Заявили, что у меня вместо мозгов – куриный помет. Старались смешать с грязью!
– С грязью я бы не смог, – пробормотал Дворецкий, смутно припоминая, что действительно говорил что-то про мозги. – Послушайте, сейчас не до ваших истерик. Тане необходимо собраться с силами перед спектаклем. Если у вас есть сострадание…
Он не закончил фразу, давая Белинде самой решить – есть у нее сострадание или нет. Уходя, она посмотрела на него так, словно он был слизнем, сожравшим целую грядку капусты.
Перед спектаклем все спрашивали Таню, как она себя чувствует, и она отвечала, что хорошо. Она и вправду чувствовала себя неплохо. Главным образом потому, что на заднем плане постоянно маячил Дворецкий со своим пистолетом. Однако гораздо больше, чем наличие пистолета, Таню согревало его олимпийское спокойствие. В его зеленых глазах таилась смелость воина, которая во все времена притягивала женщин как магнит.
Хмурый Таранов, готовясь к выходу на сцену, ходил взад-вперед по коридору, то и дело задевая «смелого воина» плечом. Тот делал вид, что ничего не замечает и только криво улыбался. В конце концов, Будкевич, которому страстно хотелось мира и спокойствия, не выдержал и, притиснув задиру к стене, прошипел:
– Прекрати сейчас же! В конце концов, ты его разозлишь, вы подеретесь, получится безобразная сцена, и я буду за все отвечать!
– Кто он вообще такой? – буркнул Таранов.
– Приятель Прияткиной, – сказал Будкевич. – О, неплохой получился каламбур! А ведь я тебя предупреждал, Леша! Насчет его приезда. Так что не валяй дурака и возьми себя в руки.
Таранов послушался, взял себя в руки и очень изящно отыграл спектакль, обретя в этот вечер кучу новых поклонников и поклонниц. Ему аплодировали дольше всех, и он немного оттаял.
После спектакля Маркиза устроила за кулисами публичную сцену, заявив, что не желает уезжать из города, оставив мужа в больнице под присмотром какой-то там сиделки, у которой наверняка нет ни одной приличной рекомендации. Все дружно принялись ее утешать и уговаривать. Утешенная, она все же позволила себя уговорить и, сменив гнев на милость, отправилась в гостиницу паковать вещи.
Пока собирали чемоданы, Таня думала только об одном: стоит ли рассказывать Дворецкому ВСЕ или же кое-какую информацию оставить при себе? Однако когда они, уставшие, погрузились наконец в поезд и оказались в купе один на один, Валерий, глядя Тане прямо в глаза, сурово сказал:
– Хочу тебя попросить. Я понимаю, что в этой труппе все до одного – твои друзья, ты знаешь их сто лет и в каждом уверена, как в себе. Однако ситуация складывается непростая, поэтому я прошу тебя быть со мной абсолютно откровенной. Расскажи мне, пожалуйста, обо всем, что происходило в труппе с самого начала гастролей и до сегодняшнего дня.
– Ладно, – согласилась Таня и, закрыв лицо руками, длинно зевнула.
Хорошо, что первый спектакль в Приозерске запланировали только на послезавтра, так что целый день можно будет отдыхать и отсыпаться.
Белинда в поезде устроила настоящее светопредставление, пытаясь выгнать Дворецкого из Таниного купе и занять его место. Однако тот лишь снисходительно отбивался от ее нападок и крепость не сдавал. Даже вмешательство Тани не произвело на него никакого впечатления.
– Своим служебным положением пользуются только жалкие трусы, – кричала, стоя в дверях купе, разъяренная Белинда.
– Вам нужно показаться врачу, – не остался в долгу Дворецкий. – У вас повышенная реактивность. Ее лечат валерьянкой и контрастными обливаниями.
– Не вздумайте вызывать меня на допрос! Я все равно не приду.
– Чего вас допрашивать? Вы и так все выложите, если вас хорошенько раздразнить.
– Следователя, который дразнит свидетелей, нужно отправить на переаттестацию! – бросила напоследок вынужденная отступить Белинда, и дверь купе гневно щелкнула за ее спиной.
Рысаков с Тарановым, наблюдавшие за этой сценой с маленькой площадки перед туалетом, выразительно переглянулись.
– Каков гусь! Глядя на него, начинаешь верить, что любовь – это великая сила. И прямо хочется снова влюбиться, – заявил Тихон. – Совершать безумства, глотку драть…