– Я бы поостерегся пить отсюда воду, – прошептал Людвиг.
Зимородок выбрался на поляну и присел на корточки, спрятавшись в высокой траве. На противоположном конце поляны находился нарядный домик весьма причудливого вида. Он был кривобоким, и стены его не падали, казалось, только благодаря какому-то колдовству. Над маленькими окнами нависали толстые розовые наличники. Сверху на домик была нахлобучена крыша песочного цвета, расчерченная на странные мелкие квадратики.
Над домом стоял непрерывный гул, и воздух вокруг дрожал, словно от сильного жара. Присмотревшись, Зимородок увидел, что это тучи ос, мух и мошек. В воздухе висел густой запах кондитерской.
– По-моему, это глазурь, – сказал Людвиг. – При дворе короля Ольгерда часто подавали пироги с глазурью. У нас был такой кондитер, не помню, как его звали, – он каждый раз придумывал что-нибудь новенькое. Глазурь там разного цвета, начинка, крем… А главное, пироги у него были размером вот с этот дом, не меньше. Я когда только-только куклой стал – не поверишь! – вспомню эти пироги и плачу…
– Как ты думаешь, – осведомился Зимородок, – Стоптанный Башмак затащил Марион к себе в хижину для того, чтобы угостить ее пирогами?
– Какая ужасная мысль! – шепотом вскричал Людвиг.
– Пироги? – удивился Зимородок.
– Вдруг он решил пустить ее высочество на начинку? Знаешь, был такой случай: одна девочка пошла в лес и повстречала людоеда…
– Подкрадись-ка ты к окошку, загляни и посмотри, что там происходит, – перебил Зимородок.
– А если он заметит? – спросил Людвиг.
– Прикинешься ветошкой, – безжалостно ответил Зимородок.
Людвиг заковылял, переваливаясь с боку на бок, и скоро высокая трава скрыла его.
Старуха бесцеремонно вытряхнула Марион из мешка. Марион казалось, что каждая косточка у нее в теле изумлена и никак не может прийти в себя. От страха и обиды она едва не плакала.
Старухи не было видно, и у Марион нашлось время оглядеться по сторонам. Она находилась в небольшой светлой комнатке с белыми покосившимися стенами. Свет проникал не только в маленькие окошки, но и сочился сквозь стены.
Помещение было полно диковинных вещей. Имелись тут куклы с красивыми надменными лицами, разодетые как герцогини и принцессы; искусственные цветы с тонкими золотистыми лепестками; раскрытые шкатулки, из которых гроздьями вывешивались бусы, венки из цветов, лент и колокольчиков; два свадебных платья, несколько стеклянных шариков с плавающими внутри рыбками и маленькая деревянная карусель, которую нужно было запускать торчащим сбоку золотым ключиком.
Марион с трудом поднялась и принялась слоняться по комнате, рассматривая все эти чудеса. От приторного запаха девушку слегка мутило.
– Красивые вещицы? – неожиданно спросил за спиной вкрадчивый голос.
Старуха была здесь! Теперь Марион хорошо видела ее страшненькие ласковые глазки и крупные, почти мужские черты лица.
– Ну, и какая из них тебе глянулась больше всех?
Марион, не отвечая, смотрела на старуху и тяжело дышала ртом.
Старуха продолжала улыбаться:
– Ну, моя сладенькая, которая игрушечка на тебя глядит? Может быть, куколка?
– Может быть, куколка, – прошептала Марион.
Старуха меленько затряслась от хохота:
– А из куколок которая?
Марион молчала. Она понимала, что с ней завели какую-то игру, но не могла взять в толк, по каким правилам ей играть.
Старуха неожиданно перестала улыбаться.
– Власть одного существа над другим начинается с подчинения. Все, кто властвуют, когда-то подчинялись. У меня за плечами жесткая школа повиновения. Из этой школы выходят по-настоящему сильными. «Свет», «Боль» и «Сила» – на языке Повелителей эти слова звучат одинаково. А сейчас возьми куклу и оторви ей голову!
Марион посмотрела на хрупкую изящную куклу, потом на старуху. Та с жадностью наблюдала, чуть подрагивая крыльями ноздрей.
– Давай, – свистящим шепотом приказала она.
Марион взяла куклу в руки, пригладила золотистые локоны, видневшиеся из-под шляпки.
– Чтобы отсечь голову одним ударом, палач должен очень любить свою жертву, – изрекла старуха. – Меня зовут Маргарита, но ты можешь называть меня Гретель.
Марион тихонько потянула куклу за голову. Голова крепилась к туловищу на тоненькой проволоке и, как выяснилось, легко снималась.
Старуха захохотала.
– Ты боишься! – закричала она. – Твое нутро спит! Рви, рви! С хрустом!
– Но это и в самом деле очень опасно, госпожа Гретель, – чуть осмелев, возразила Марион. – Вы знаете, одна девочка оторвала голову кукле, а потом оказалось, что это не простая кукла, и – бац! – жену одного аптекаря нашли потом без головы. Это был такой случай.
– А ты можешь научиться… Можешь… – протянула старуха. – Это совсем просто.
Она несколько раз взмахнула руками и медленно, словно отодвигая что-то тяжелое, направила раскрытые ладони к Марион. Марион, моргая, смотрела на напряженное лицо старухи с опущенными веками и ощущала крайнюю неловкость.
– Поняла? – будничным голосом спросила Гретель и опустила руки.
– Нет, – честно призналась Марион.
– Ладно, попробуем по-другому. Встань!
Марион послушно встала.
– Закрой глаза! Сейчас я, не прикасаясь к тебе руками, заставлю твое тело колебаться, как травинка на ветру! – Гретель снова протянула ладони, надула жилы на шее и принялась совершать движения от себя и к себе, словно выдвигала и задвигала ящик комода. – Видишь, как просто, – приговаривала она при этом распевно, – моя сила лишает тебя воли и заставляет колебаться.
Боясь разозлить старуху, Марион украдкой подглядывала за ее манипуляциями и старательно наклонялась то вперед, то назад. Ею постепенно овладевала тоскливая скука. Было очевидно, что старуха взялась за нее всерьез.
Та наконец перестала водить руками и быстро спросила:
– Поняла?
– Да, – соврала Марион.
– Назови цвет.
– Какой цвет?
– Первый попавшийся. Не думай. При обучении нельзя думать.
– Красный, – сказала Марион.
– Животное?
– Медведь.
– Растение?
– Роза. Нет, лучше ромашка.
– Ты – заурядная личность, – объявила старуха. – Заведи вот эту карусель!
Марион подошла к игрушечной карусели и несколько раз повернула ключик. Деревянные лошадки стронулись с места и тихо поплыли по кругу.
– Что ты видишь? – спросила старуха.
– Карусель, – ответила Марион недоуменно.