– Разумеется, нет, ваша светлость! – ответил Людвиг. – Но образ Ольгерда Счастливого, моего короля и друга, неувядаемым сохраняется в моем сердце.
Граф Драгомир нахмурился:
– Это что, шутка?
– Какие уж тут шутки! – вмешалась Гиацинта. Она с подчеркнутой торжественностью присела в низком реверансе, причем все в ней, казалось, демонстрировало безукоризненное знание хороших манер. – Позвольте представиться: баронесса Гиацинта Гуннарсдоттир, известная также как дочь Кровавого Барона.
Граф Драгомир слегка прищурился. Гиацинта вспыхнула:
– Тот, кто страдал и был заколдован, кто перенес неслыханные мучения… Умоляю вас прислушаться к речам этого молодого человека. Клянусь честью моего древнего рода, каждое его слово – истинная правда, исторгнутая из глубин исстрадавшегося сердца!
– Да, это правда. – Людвиг снова поклонился. – Двести лет я находился во власти чар.
– Это все очень хорошо, – перебил его граф, – но что вам угодно от меня?
– Кстати, мы собираемся вызволить короля Ольгерда, – вмешалась Марион. – А если вы нам не верите, то вам же хуже.
Казалось, Захудалый граф не знал, смеяться ему или гневаться.
– Ну-ка, подойди поближе, дитя мое, – обратился он к Марион. – Как тебя зовут? Тоже какая-нибудь кровавая баронесса?
– Нет, я Марион, – разъяснила девушка. – Когда Людвиг был еще заколдованный, он все мне рассказал. И я, кстати, сразу так полюбила короля! После первого же рассказа! Я и его расколдую, вот увидите.
Зимородок еле слышно застонал: вечно Марион со своими «кстати»!.. Следопыт осторожно отстранил ее, отвесил неловкий поклон и быстро заговорил сам:
– У нас общие враги, думаю – это главное. Мы пришли предложить помощь.
– Вряд ли я сумею ею воспользоваться, – возразил граф. – Вы уже видели, каковы мы в деле. Какую помощь могут оказать нам симпатичные, но слабые женщины, музыкант, лесной следопыт, придворный кавалер, рыцарь – несомненно, доблестный, но, увы, немолодой… – Внезапно Драгомир остановился. На его лице появилось странное выражение. Он еще раз оглядел стоявших перед ним чужаков, словно пересчитывал их. А затем, как-то невпопад, спросил: – А где же малютка?
Гиацинта мертвенно побледнела и залепетала:
– Спит в своей постельке под толстым слоем мха…
Людвиг обнял ее за плечи и шепнул ей что-то на ухо. Гиацинта, прикусив губу, замолчала.
Зимородок и Штранден обменялись быстрым вороватым взглядом. Остальные недоумевали вполне искренне.
После продолжительного замешательства брат Дубрава взял нить разговора в свои руки.
– Какой малютка? – спросил он просто. – Дело в том, что с нами не было никакого малютки.
– Не было? – переспросил граф. – Странно.
– Почему странно? – удивился брат Дубрава.
– На миг мне показалось, что вы – те самые люди, из предсказания.
Марион так и подскочила:
– Ага, я же говорила! Про нас даже все предсказано уже!
– Можно узнать подробнее об этом предсказании? – снова заговорил Дубрава.
– Это очень старое предание, – отозвался граф задумчиво. – В давние-давние времена на главной площади столицы были построены чудесные часы. Ровно в полдень дверцы на башенке открывались, и высоко над городом проходил хоровод влюбленных… Проклятый Огнедум остановил эти часы. Говорят, что власть его кончится в тот день, когда часы снова оживут.
– А почему бы их просто не запустить? – с азартом спросила Марион.
– По слухам, они сломаны, – объяснил граф. – Кроме того, думаю, можно обойтись без часов… Вы почти в точности повторяете тот хоровод…
– А откуда это известно? – жадно осведомилась Марион. – Вы же этих часов никогда не видели!
– Марион! – зашипел Зимородок.
Граф улыбнулся:
– Знаете детскую считалку?
В центре города – куранты
Для бродяжки, музыканта,
Толстяка и босяка,
Друга их – лесовика,
Для красотки златокудрой,
Для ученого зануды,
Для девчонки, кавалера
И малютки-недомера.
Соберутся – будет звон!..
– А кто против – вышел вон! – заключил Людвиг. – Только какое это имеет отношение к нам? Среди нас нет ни бродяжки, ни босяка. Есть, правда, ученый – да только какой он зануда? Господин Штранден вполне приятный и остроумный собеседник, куртуазный кавалер… Есть и красавица, – Людвиг снова обнял Гиацинту, – но она не златокудрая…
– Не следует понимать все так буквально, – сказал граф. – Вон та дама, я думаю, – лесная маркитантка. Ведь вы ведете кочевой образ жизни, не так ли? – обратился он к Мэгг Морриган.
– Можно сказать и так, – согласилась она.
– Вот видите! – обрадовался Драгомир. – Бродяжка у нас имеется.
– Для доброго дела согласен считаться занудой, – твердо произнес Штранден. – Кроме того, дотошность часто принимается именно за занудство. А между тем, любая научная работа требует скрупулезности.
– Замечательно, – произнесла девица Гиацинта. – Волосы, в конце концов, можно и покрасить. Ради общего блага я готова идти и не на такие жертвы!
– Положим, босяк у нас – брат Дубрава, – вмешался в разговор Гловач.
– Думай, что говоришь! – возмутился пан Борживой. – Брат Дубрава – мыслитель! Умница, каких мало! А ты – «босяк»!
– Это же не я так считаю, – возразил Гловач. – Это люди говорят. И не о брате Дубраве, а вообще… Как увидят кого без обуви – так и говорят.
– Впрочем, все эти толкования вряд ли имеют смысл, – вздохнул Захудалый граф.
– Это почему еще? – возмутился Штранден.
– Потому что предсказание явно не про вас. Не хватает малютки-недомера.
Зимородок и Штранден снова обменялись непонятным взглядом. Потом Зимородок спросил:
– А сами-то вы верите в это предсказание, ваше светлость? В конце концов, это просто считалочка…
– Во что я верю, не так уж важно, – ответил граф.
Марион взволнованно стиснула кулачки:
– Я же говорила, я говорила, что мы освободим его! Я всегда верила! И недомера где-нибудь раздобудем. Кстати, кто это такой?
Зимородок глубоко вздохнул, словно собрался прыгнуть в воду, и тяжело уронил:
– Я знаю, кто. Это Кандела.
Сгустилось ужасное молчание. Пан Борживой медленно багровел. На лице Гловача застыла неопределенная гримаса. Мэгг Морриган вопросительно посмотрела на Штрандена, который, в свою очередь, углубился в исследование каких-то пылинок на полу.
Граф, подняв брови, уставился на Зимородка. Зимородок чувствовал, что должен все объяснить, и как можно быстрее. Захудалый граф был не из тех, кому можно безнаказанно морочить голову.