Агеларре жадно смотрел на меня. Казалось, он видит все мои мысли. И когда я подумала о тетке Маргарите, он крикнул:
– Убей ее, Хильда!
Я протянула руки. И мои руки стали бесконечно длинными, они прошли сквозь городские стены, сквозь стены домов, они добрались до горла тетки Маргариты и стиснули на нем пальцы. Я видела, как она корчится и бьет ногами по кровати, а потом обмякает и обвисает, и мне было весело, мне было очень весело, и Агеларре стоял рядом, и я думала о том, что теперь мы двое властвуем над этим великолепным миром.
Обнаженная женщина лежала на лавке. На пересохших губах запеклась кровь. Губы шевелились, выталкивая все новые и новые слова.
Иеронимус фон Шпейер стоял в ногах скамьи и безразлично смотрел на эту содрогающуюся окровавленную плоть. Когда она замолчала, он сделал знак палачу, жилистому малому в кожаном фартуке, и тот окатил женщину ведром холодной воды, в который уже раз вырывая ее из небытия. Иоганн Штаппер, писарь, усердно строчил, скорчившись за маленьким столиком.
* * *
…Обвиняемая Рехильда Миллер, будучи подвергнута допросу под пытками, созналась в том, что вступила в преступные сношения с дьяволом, который обучил ее множеству мерзостей. По наущению дьявола и с Божьего попустительства означенная Рехильда Миллер творила свои черные дела, как-то: убийство своей родственницы, Маргариты Дорн, убийство нищего, известного в городе как Тенебриус, убийство своей прислуги, Анны Занг, известной также под прозвищем Вейде («Лужайка»)…
Принимая во внимание тяжесть преступлений, совершенных Рехильдой Миллер…
* * *
Она звала, звала его – своего господина. Того, кто показал ей великолепие мира и научил радости властвовать.
И он пришел, и его красота была такой, что ей стало больно. Он провел пальцами по ее страдающему телу, и оно перестало воспринимать боль.
Но потом появился другой – безобразный, с темными волосами и тяжелым взглядом. И светлый господин отшатнулся, тонкие черты его исказились, и женщина с ужасом заметила в них тот же страх, что терзал ее.
Несколько мгновений Иеронимус смотрел на дьявола, а потом процедил сквозь зубы:
– Пшел вон.
И Агеларре съежился и уполз куда-то в темную щель. Рехильда смотрела, как мерцает искорка – в дальнем углу, там, куда упирался желобок для стока крови. А потом искорка погасла.
И вернулась боль.
* * *
Той ночью Рехильда снова пришла к Тенебриусу, своему учителю. Пришла, кипя от гнева, переполненная горем.
Старик услышал, как она скребется под дверью, отворил. Рехильда вошла и с порога сказала:
– Вейде умерла.
– Не забивай мне голову, – рассердился Тенебриус. – Эка новость.
– Ты виноват в ее смерти, – сказала Рехильда, еле сдерживая ярость.
– Я в глаза ее не видел, твою Вейде, – напомнил женщине старик.
– Ты, – с ненавистью повторила Рехильда.
– Отчего девчонка померла? – спросил Тенебриус деловито.
– От яда.
– Сама и отравила, поди?
Рехильда сдалась – заплакала.
– Я не убивала ее.
– Ладно тебе по какой-то дуре убиваться, – миролюбивым тоном проговорил старик. – Цена ей была в базарный день два гроша. Благодаря тебе она лишних два года на этом свете проторчала. Без тебя подохла бы куда раньше. Об этом думай, а не о глупостях, которые по бабьему делу натворила.
– Я на похороны не пошла, – сказала Рехильда. – Обрядила ее, мою девочку, и отдала в руки соседей.
– Ну и дура, что не пошла. Теперь говорить начнут, что ты извела и что боялась рядом встать, чтобы из девки яд не пошел. Знаешь ведь, что в присутствии убийцы из отравленного начинает вытекать отрава. Из ушей, из носа, изо рта…
– Перестань, – взмолилась Рехильда.
– Не перестану! – озлился старик. – Молода еще учить меня. Ходишь ко мне, так слушай, когда я говорю.
– Ты мало говоришь.
– На большее у тебя все равно ума не хватит.
– Я не хочу, чтобы из-за моего невежества гибли люди.
– Чем больше ты будешь знать, тем больше людей будет умирать из-за тебя, Рехильда Миллер. Таков закон. Причиняемые человеком разрушения становятся страшнее по мере возрастания его возможностей.
– Ты должен научить меня, – повторила Рехильда с непонятной угрозой в голосе.
– Мне некогда. Я устал. Я очень устал.
Тенебриус помолчал, пошевелил грязными пальцами босых ног.
– Устал. Надоела. Блядища. Уходи.
– Это я устала ходить к тебе, как побирушка, выцарапывать из тебя жалкие крупицы! – закричала Рехильда Миллер. – Старый вонючий козел!
– Убирайся.
– Дай мне хотя бы книг, – в исступлении крикнула женщина. – Дай мне книги, и я прочту их.
– Сперва научись читать!
– Николаус учил меня, я уже знаю буквы, – запальчиво сказала Рехильда. – Я хочу приносить людям добро, только добро.
– От баб одно зло. Я бы стал учить мужчину, если бы он пришел. Но мужчина не приходит.
Рехильда выпрямилась во весь рост, скрестила руки на груди.
– Но я должна знать, – сказала она. – Знать то, что скрываешь ты. Где ты хранишь свои знания, Тенебриус?
– В голове, – рявкнул старик и снова затрясся от хохота.
Женщина отвернулась, пошарила возле печки. И неожиданно в ее руках оказалась кочерга.
– В голове? – переспросила она странно севшим голосом. – Хорошо, я открою этот тайник.
Старик поднял руку, беспомощно прикрыл лицо. Удар кочерги обрушился на копну грязных волос. Раздался хруст. Тенебриус упал.
Женщина промахнулась, кочерга лишь задела кость, и старик был еще жив. Он копошился на полу своей хижины, бил ногами, в горле у него клокотало.
Рехильда размахнулась и ударила второй раз. Попала по руке, перешибла кость. Старик откатился в сторону.
Третьим ударом она разворотила ему ребра. Обезумев от ужаса, выдернула кочергу из изуродованного тела и наконец раскроила голову.
И хлынула не кровь и не мозги. Труха и пыль потекли из страшной зияющей раны. Отбросив кочергу, Рехильда встала на колени, запустила руку в рану. Вынула свиток, потом второй, третий. Всего их было девять. И каждый, оказавшись на открытом воздухе – пусть даже это был спертый воздух хижины – сразу чернел и рассыпался в прах.
* * *
– Я убила его за то, что он не хотел меня научить. Он дал мне неполное знание, это хуже, чем никакого. Я хотела добыть его книги. Он посмеялся надо мной, он посмеялся над Агеларре, уже за одно только это он был достоин смерти.