– Кто?
Иеронимус оглянулся.
И увидел лица. Десятка два встревоженных лиц. И все обращены к нему. Иеронимус повернулся к дьяволу спиной, посмотрел на своих спутников – удивленно, как будто впервые заметил.
– Эти-то? Нет, они сами по себе, – сказал он Дитеру.
– А почему тогда они идут за тобой?
– Они не за мной. Просто идут.
– А куда? – жадно спросил Дитер. – Куда вы все идете, каждый сам по себе?
Иеронимус видел, что дьявол нарочно втягивает его в длинный разговор, и сказал, чтобы тот отвязался:
– Скучно с тобой.
– Да? – Дьявол казался по-настоящему удивленным. – Вот уж чего никак не ожидал услышать. Сколько на своем веку разговаривал с людьми, столько слышал: с тобой, дескать, Дитерих, не соскучишься! С тобой, Дитерих, обхохочешься!..
Иеронимус тишком зевнул. Дитер заметил. И обиделся.
– Куда идешь-то? – рявкнул он.
– К своему Богу, куда еще может идти монах.
– Ведь ты христианин, Шпейер, – хитро сказал Дитер. – Чему учила тебя твоя глупая религия? Хочешь иметь – отдай. Хочешь знать – забудь. Хочешь убить врага – возлюби его.
– Тебя не переспоришь, Дитер.
– Я отличный теолог, – похвастался Дитер. – Дьяволу положено. Ищи Бога и найдешь меня.
– Ты опять прав, Дитер.
– Так на что ты надеялся?
– Я и не надеялся, – отозвался Иеронимус просто. Повернулся к Арделио, махнул ему рукой: мол, все в порядке, можно ехать дальше. Арделио причмокнул губами, тронул поводья.
Дитер посторонился, пропуская мимо себя караван.
Прогрохотала телега, с каменным лицом проехал Арделио. Прошел Ремедий и рядом с ним Мартин, оба бледные. Опустив голову, просеменил Валентин. Погруженные в бесконечную беседу, минули монаха и дьявола Варфоломей и Михаэль. Воинственно протопали блаженные братья Верекундий и Витвемахер. Опираясь на руку Бальтазара Фихтеле, проковылял Шальк, все еще слабый после ранения.
– Я ведь только поговорить, – пробурчал Дитер. Он был по-настоящему обижен.
Иеронимус подошел к нему вплотную и сказал:
– Пшел вон. Живо.
Как побитая собака, побрел Дитер вниз с горы. И никто не посмотрел ему вслед.
* * *
Вышли к Разрушенным горам. Старые горы, поросшие лесом. Смотреть от Раменсбурга, с плоского берега Оттербаха, – невысокими кажутся. А подниматься к перевалу тяжело, особенно по распутице.
С каждым днем ощутимо холодало. Слишком быстро отступала в этом году осень.
Однажды утром Балатро разбудил Иеронимуса еще до света. Иеронимус сразу проснулся, сел, кутаясь в плащ. Комедиант, едва различимый в утренних сумерках, приложил палец к губам, поманил за собой. Они отошли от лагеря. Иней похрустывал на опавших листьях у них под ногами.
За месяц путешествия Мракобес заметно сдал. Балатро не знал, сколько ему лет. Сорок, пятьдесят? Спрашивать не решался, а догадаться не мог. Иеронимус выглядел усталым.
В полумиле стояла комедиантская телега, готовая к отбытию. Лошадь запряжена, Арделио держит в руках поводья, на Иеронимуса не смотрит, отворачивается.
– Мы уходим, – сказал Балатро. – Арделио, Клотильда и я.
Иеронимус молчал.
– Проклятье, святоша, – сказал Балатро, уже не чинясь. – Ты затащил нас в эти несчастные горы. Там, внизу, мы боялись тебя. Здесь – чего бояться? Все позади, впереди только смерть. И в Страсбург нам не дойти, покуда ты с нами.
Иеронимус удивился. И скрывать не стал.
– Почему? Разве не ты сам выбирал дорогу?
– Дорогу-то выбирал я, – медленно проговорил Балатро, – но, похоже, она повернула не туда, куда хотелось. Завтра нам всем перережут глотки. Тебе-то что, ты и варфоломеевы разбойнички – все вы попадете в рай. Ну, а комедиантам надеяться не на что. Вся наша жизнь – здесь, на земле. Так что мы уходим.
– Перережут глотки? Кто?
– Ты, святой отец, действительно блаженный? – разозлился Балатро. Невозмутимый вид Иеронимуса выводил его из себя. – Там, на горе, замок.
И показал рукой – где.
Еще вчера никто из них ничего не видел, никакого замка. Но теперь, прищурившись, Иеронимус разглядел высоко на вершине укрепленные стены, высокие башни.
Иеронимус покачал головой:
– Сколько жил в этих местах, никогда не слышал о таком.
Балатро сдвинул брови.
– Я тоже. Ох, как мне это не нравится. Сегодня же спускаемся с гор. Арделио приметил уже дозоры. Не знаю, кто засел в этом вороньем гнезде, но ничего хорошего ждать не приходится. Жуть здесь творится какая-то. Мы – простые актеры. Для чего живем? Делаем бесполезное дело для радости других. Все эти ужасы не для нас.
Иеронимус помолчал еще немного. Потом тихо спросил:
– Зачем ты позвал меня?
– У тебя с собой деньги, – прямо сказал Балатро.
– Да, – сразу отозвался Иеронимус.
– Много?
– Гульденов семьдесят или около того.
– Отдай.
Иеронимус снял с пояса кошелек, отдал комедианту. Балатро взял, развязал, сунулся, поворошил монеты.
– Ладно, – только и проворчал он.
И напрягся, глядя куда-то за плечо Иеронимуса.
Мракобес обернулся. Тень рослого мужчины. Ремедий. И в руках аркебуза.
Балатро оттолкнул от себя Иеронимуса, шагнул навстречу Ремедию. И Клотильда, выскочив из телеги, бросилась к нему, обхватила обеими руками, повисла на шее мельничным жерновом – увесистая все-таки девица. Растерявшись, Ремедий смотрел в ее сумасшедшие глаза. А женщина прошептала в самое его ухо:
– «Любовь» бьют только «Любовью», монашек.
Балатро повернулся к Иеронимусу.
– Отпусти его с нами.
– Я никого не держу, – возразил Иеронимус.
– Отпусти, мать твою!.. – зарычал Балатро. Бледное рябое лицо комедианта пошло красными пятнами.
Иеронимус сказал:
– Ремедий, уходи с ними.
Балатро забрался на телегу, устроился рядом с Арделио. Клотильда сняла руки с шеи Ремедия, пошла за своими товарищами. Гордо шла, танцующим шагом, будто готовилась запеть перед толпой.
Телега скрипнула, дернулась, тронулась с места.
Иеронимус кивнул Ремедию.
– Иди, догоняй их. ТЕПЕРЬ они доберутся до Страсбурга.
Ремедий все еще мешкал.
– Идти за ними?
Иеронимус молчал. Солнце вставало над горами, начал таять иней на опавших листьях. Ремедий побелел, метнул взгляд в ту сторону, куда двигалась телега. Ее еще видно было между деревьями.