Дедушка счел это очень дурным знаком. Время от времени старик выбирался из своих комнат и нарочно цеплялся ко всему, чтобы вызвать папу на скандал. Дедушка находил, что такие взрывы полезны. «Когда твой отец был маленьким, – рассказывал мне потом дед, – он иногда впадал в ступор. По целым дням, бывало, молчит и в лице не меняется. Ну, отругаешь его как-нибудь особенно зло и несправедливо или просто стукнешь несколько раз ни за что – он и в слезы. А там, глядишь, полегчает, и опять ребенок как ребенок».
Но только не тогда, когда умерла мама. Отец упрямо коснел в своем окаменении. Он и до сих пор отчасти такой. Какая-то часть его души окаменела навсегда.
Сестры рыдали взапуски, пока брат Гатта не возглавил их и не начал распоряжаться. Уж не знаю, чем он их занимал. По-моему, именно тогда Одило, Марцероло и Кнойзо разбили в саду очень кривую маленькую клумбочку, похожую на птичью могилку, – ее потом называли «Детским Садом», хотя на ней отродясь ничего путного, кроме одного очень красивого сорняка, не росло.
Вот в те-то дни в нашем доме и появилась некая неизвестная женщина. Никто так и не понял, каким образом она проникла в усадьбу Анео и почему не отправилась прямиком в господский дом, а вместо этого предпочла спрятаться в глубине сада, где и обнаружили ее дети. Она обитала среди кустов и заросших тиной прудов, судя по всему, не первый день. Мои сестры пришли от своей находки в неистовый восторг.
На незнакомой женщине был летный комбинезон, изумительно грязный. Невозможно было понять, молода она или стара, хороша или безобразна: она все время гримасничала и терла лицо ладонями, размазывая по нему мокрую землю. Когда дети окружили ее, она метнулась из стороны в сторону, потом опустилась на корточки и замотала головой.
И снова Гатта решил взять ситуацию в свои руки. Он выступил вперед и провозгласил, обращаясь к незнакомке:
– Ты – в саду семьи Анео, знаешь это? А теперь немедленно отвечай: кто ты!
Неожиданно она вскочила с громким ревом и протянула к детям растопыренные пальцы. Сестры, вереща, разбежались, а Гатта ловко увернулся, подхватил с земли палку и двинулся навстречу чужой женщине.
Она вызывающе захохотала, откинув назад голову. Гатта огрел ее палкой. В тот же миг от ее свирепой веселости не осталось и следа: она завизжала, разбрызгивая слезы, и бросилась удирать. Гатта с боевым кличем погнался за ней.
Он настиг ее в чаще и повис на ее длинных сальных волосах. Она громко закричала и повалилась спиной вперед, с явным намерением раздавить прилепившегося к ее плечам ребенка. В последний момент Гатта выпустил ее и откатился в сторону.
Она упала. Повернула голову. Гатта лежал рядом и смотрел на нее. Потом она чуть улыбнулась.
– Ты кто? – спросил Гатта. – Ну? Я не обижу. Кто ты, а?
Вместо ответа она разинула рот, и Гатта увидел, что у женщины нет языка. Это было уже чересчур: мальчик завопил и, вскочив на четвереньки, спасся бегством.
Отец стоял у входа в дом, смотрел на беседку, слушал печальную музыку кентавров в исполнении надтреснутой трубы, и что-то пил. Что-то мутное, зеленоватого цвета.
Завидев мальчика, взъерошенного, выпачканного и сильно напуганного, отец вытянул к нему руку и велел остановиться. Гатта замер, тяжело дыша.
– Я внимательно слушаю, – медленно проговорил отец. – Что ты скажешь?
– О чем? – выпалил Гатта.
– С кем ты подрался?
– Там, в саду, какая-то женщина… Она без языка. Она мне показала свой рот.
– Приведи ее сюда, – велел отец.
Гатта молча уставился на него. Но отец уже не видел старшего сына, взгляд его расплылся, сделался неопределенным: отец думал о чем-то своем и погружался в воспоминания все глубже, все безнадежней.
Тогда Гатта повернулся и побрел обратно, к саду, навстречу жуткой женщине.
Она ждала его на том самом месте, где они расстались. Сидела, расставив ноги, точно пластиковая кукла, и таращилась вокруг. Завидев Гатту, она улыбнулась, и он сразу понял, что она не старая и вовсе не безобразная. Просто чумазая и сильно напуганная одинокая женщина.
Гатта плюхнулся рядом с ней.
– Привет, – сказал он.
Она покивала, фыркая.
– Кто же ты такая? – задумчиво вопросил Гатта. Тут его осенило: – Ты писать умеешь? Я еще не очень хорошо умею. Только большими буквами. Не скорописью. Или на планшетке. Но если ты напишешь на земле, я разберу.
Она задумчиво покачала головой. Потом вдруг махнула рукой каким-то отчаянным жестом, словно желая сказать: «была – не была!» – и принялась расстегивать комбинезон.
Гатте сделалось нехорошо: он боялся, что она сейчас разденется догола и что-нибудь дикое отмочит. Начнет дразнить, к примеру. Он пересилил себя и коснулся ее нечистой ладони.
– Хватит. Я велю, чтоб тебя устроили и накормили, слышишь? Я все сделаю.
Она снова покачала головой и оттолкнула его руку.
Гатта с тоской решил ждать, что будет дальше.
А дальше она вытащила из одного из внутренних карманов запечатанный конверт и показала его с торжеством. Гатта взял конверт. Женщина следила за ним настороженно – как кошка, у которой хозяин берет полюбоваться новорожденного котенка.
– Что это? – Гатта понюхал конверт. Пахло почему-то машинной смазкой.
Женщина быстро отобрала у него письмо.
– Хорошо, – вздохнул Гатта. – Я отведу тебя к отцу. Мой отец – господин Анео. Он решит, что с тобой делать. Ты отдашь письмо ему. Да?
Она кивнула, сразу просияв. Гатта встал, взял ее пальцами за рукав. И так, придерживая незнакомку, точно неприятную на ощупь вещь, провел ее через весь сад и представил отцу.
– Что это? – вопросил господин Анео.
Женщина резко выбежала вперед, несколько раз поклонилась – на разные лады, а затем подала ему письмо.
Отец повертел письмо, глянул на заискивающе улыбавшуюся женщину, на конверт, а затем, искивив губы, проговорил:
– Ну конечно! Я должен был сразу догадаться… Бугго.
Женщина отбежала назад и устроилась рядом с Гаттой.
Бугго писала:
«Дорогой братик, я получила известие о твоей беде. Я могла бы сказать тебе в утешение, что у тебя все равно осталась еще здоровенная куча других родственников, не говоря уж о паре десятков детей, которых ты успел зачать за те годы, пока мы не виделись. Но я знаю, что такие вещи не утешают. Поэтому я решила оказать тебе единственную помощь, какая только возможна в подобной ситуации от заботливой старшей сестры. Присылаю твоему младшенькому идеальную няньку, которая навсегда избавит тебя от хлопот по воспитанию хотя бы одного ребенка. Она не может говорить, поскольку получила травму языка, зато отлично слышит, обладает недурной реакцией, не сентиментальна, устойчива к спиртному и исключительно предана команде. Навеки твоя – любящая сестричка Бугго Анео, капитан «Ласточки».