Спустя годы, глядя стереохронику, трудно понять: как мог кто-то уцелеть посреди этого шквала? Но отдаленные сроки и взгляд стереокамеры спрессовали события, которые на самом деле постоянно разжижались то временем, то расстоянием. В городах ситуация была вообще менее страшной. Голодные банды бродили за пределами каменных строений и только изредка осмеливались вбегать на окраину. Их отстреливали, но меньше их от этого не становилось.
Отец Изы Тагана продал землю стенванэйским банкирам, которые, в свою очередь, сдали ее в аренду предпринимателям, а те быстро, в течение года, поставили там завод по переработке древесины.
Продавая землю, отец Изы не был одинок. Он поступил так же, как почти все обнищавшие землевладельцы, имевшие жилье в городе. На вырученные средства семья могла бы прожить несколько лет, но спустя месяц неожиданно произошел обвал национальной валюты, и все счета в банках обесценились.
Изе Тагану исполнилось четырнадцать, а его однокласснице Оале Найу – тринадцать, когда неожиданно они поняли: им придется жить совсем в другом мире, нежели их родителям.
И Риха Рабода, к которому дети пришли с этим, потрясенные, подтвердил: да, это так.
Пандемия легочных заболеваний пошла на убыль к началу третьего года, считая от весны первого неурожая. Одним из последних в городе умер отец Тагана. Он даже не болел. Просто шел по улице и упал.
С тех пор Иза Таган знал: если кто-то не вернулся домой, значит, он умер.
Но до того дня, когда это случилось с Гийаном, еще одним их одноклассником, оставалось почти двенадцать лет. Гийан успел увидеть, как взрослые люди, учившие их, детей, прикасаться к земле разумно и с любовью, начали говорить совсем другие вещи. Что земля отлично умеет залечивать свои раны. Что человеческая жизнь дороже клочка почвы и живем мы здесь и сейчас, а не в будущем, – поэтому есть смысл в том, чтобы, в обмен на льготные поставки продовольствия со Стенванэ и отсрочку выплат по государственному долгу, захоранивать у себя ядовитые и опасные отходы. И больнее всего ранило детей то, что говорили это не незнакомые взрослые люди, и не похожие на знакомых, но чужие взрослые люди; нет, это были те же самые взрослые люди, их родители, соседи, педагоги. Их лица, ставшие лживыми, сделались другими, но голоса – голоса, некогда учившие их тому, что теперь несколько иронически называлось «идеалами», – звучали как прежде. Их тембр не сумел исказиться за столь короткое время.
– Никто из нас не стал и уже не станет тем, к чему готовился, – сказал Иза Таган своей подруге Оале, когда ему было шестнадцать лет, а ей – пятнадцать.
– Кроме Гийана, – возразила она.
Гийан хотел сочинять для компьютеров. Он говорил на языках, понятных в несуществующем мире, где живут умозрительные образы. Компьютеры принимали его за одного из своих и отвечали на любые его вопросы. И только выйдя из долгой беседы со своими нереальными друзьями, Гийан иногда вспоминал о том, что он голоден.
Он не стал торговцем, как многие его неудачливые одноклассники и знакомые. Он не предложил своих услуг правительству, как сделали более удачливые. Вместо этого он работал в маленькой строительной компании, где зарплату часто задерживали на несколько месяцев.
Риха Рабода по-прежнему преподавал в школе. Новые ученики почти не слушали его. Он учил их ненужным вещам. Новые ученики знали цену нужному и ненужному. В стремительно наступивших новых условиях воздушные замки утратили смысл.
В возрасте шестнадцати лет Иза Таган начал работать на лесозаготовительном предприятии. У него была будка, вознесенная высоко над бытовками, вырубками, наваленными в штабеля стволами. Он записывал выработку, он знал теперь толк в кубометрах. Он жалел рабочих. Это были люди, которые не смогли найти себе место после того, как жизнь переменилась. Они не понимали, как такое с ними могло случиться. Но в конце концов нищета пригнала их сюда – как затолкала она других в свежепрорубленные шахты, а третьих повязала фартуками и отправила мыть посуду.
Со Стенванэ прилетали владельцы этих предприятий. Одобряли или не одобряли, обедали в ресторанах, что-то заново подписывали. Иногда после их визита немного поднимали зарплату. Очень странная шла жизнь, и она все не хотела заканчиваться.
* * *
В семнадцать лет Таган принес учителю Рабоде свои первые экономические заметки. Очень короткие. Он просто подсчитал, какую возможную прибыль получает руководство делянки от задержки зарплаты рабочим в течение десяти суток.
Рабода ничуть не изменился с тех пор, как они всем классом построили тот последний великолепный замок с витой колонной и улетевшим вверх лоскутом. Рабода был единственным, кто не изменился. Он не постарел, и лицо его не стало лживым. Он даже получал ту же самую зарплату, только теперь на нее нельзя было жить. Старые ученики приносили ему еду, и он брал – просто и с благодарностью.
– Мне дана редкая возможность, – сказал он Тагану, – почти каждый день я вижу, как меня любят.
– А если в какой-то день никто не приходит? – спросил Таган с прямотой и искренностью своих семнадцати лет.
Учитель сказал:
– Такое тоже случается.
И Таган заметил у него узкие, словно проверченные в щеках остро заточенным карандашом, ямки.
– Я сохранил семена, которые дал мне твой отец, – сказал Риха Рабода. – Провел кое-какой анализ… а потом, по моей просьбе, Гийан извлек из архивов метеорологические сводки за те два года.
– Какая связь? – не понял Иза Таган.
– Оба раза рекомендации по севу были принципиально неправильными. Особенно – второй. Этот сорт следовало высеивать как можно позднее. Кстати, мои выводы подтвердил один бывший землевладелец, ныне ночной сторож. У него имелась собственная лаборатория. Он всегда производил свой химический анализ, потому что считал всех остальных людей кретинами. Особенно – государственных специалистов. Он посеял в нужный срок, и у него действительно были хорошие всходы, но все погубило наводнение.
– Наводнение-то было случайностью? – сказал Иза Таган. Все его существо противилось услышанному. Ему не хотелось, чтобы это оказалось правдой.
– Организовать наводнение невозможно, – согласился Риха Рабода. – А предвидеть – вполне реально. Я нашел сводки погоды. Они все знали заранее. Все.
Иза поднес к лицу ладони и спрятался.
– Только не говорите, что эпидемию тоже устроили сознательно! – взмолился Иза Таган.
– Насчет эпидемии я копать не стал, – признался учитель.
Иза чуть раздвинул пальцы, глянул в просвет.
– Почему?
– Испугался, – сказал Рабода.
* * *
Им исполнилось восемнадцать лет, девятнадцать, двадцать. Они приносили Рабоде графики выработок, суммы зарплат, сроки выплат, списки несчастных случаев, копии штрафных квитанций. Те из их старого класса, кто был жив и не ушел в торговлю, – все они занимались этим.