Приезжаю. Однокомнатная квартира. Масса книг на иностранных языках. Действительно, интеллигентная дама, в очках, укрытая одеялом до подбородка. Пристальный взгляд «глаза в глаза» и сразу после вздоха:
— Доктор! У меня в анальном отверстии мужской половой орган.
Так, понимаю — шизофрения на почве высшего образования и половой неудовлетворенности. Трупа нет, крови нет. Какой там орган! Убийством не пахнет! Хотя бывало и такое! Диагноз — маниакальный бред.
Как можно спокойнее, максимально интеллигентно говорю, как о само собой разумеющемся:
— Ну и что? Орган так орган!
— Но, доктор! — говорит, округляя глаза, дама. — Согласитесь, это ненормально! И он меня беспокоит! Он же пульсирует!
— Ничего, — говорю (полный идиот!), — попульсирует и перестанет...
— Но, доктор! — говорит дама с плохо скрываемым раздражением. — В инструкции сказано, что батарейки хватает на две недели непрерывной работы...
И тут я прозреваю! Дама, может быть первая в СССР, привезла это достижение прогресса на батарейках из-за рубежа! Правда, увлеклась экспериментом...
Госпитализируем. И с большим трудом извлекаем эту утеху интеллигентных одиноких дам.
Требуйте долива пива после отстоя пены.
(Из правил по продаже и распитию алкогольных напитков. Министерство торговли СССР. 1961 г.)
Все три истории завершаются одинаково: «Но тут подъехал “воронок” и всех увез в участок». И как в пьесах эпохи классицизма, в них соблюдается единство времени и места, поэтому начинаются они совершенно одинаково: «На углу Лиговки и Обводного канала стоял пивной ларек...»
Совершенно, надо сказать, обыкновенный, типа «шалмана». Назывались такие ларьки в народе по этично: «Зеленый шум», «Голубой Дунай», в зависимости от цвета облупленной краски на стенах. Внутри него помещался кран. Сквозь окошко, как в кассе, принимались деньги и выдавались кружки с вожделенным напитком.
При дефиците подобных заведений в конце шести десятых — начале семидесятых годов, и притом, что это был один из самых грязных районов Питера еще со времен Достоевского, истории здесь происходили не обыкновенные!
В таких ларьках, как на Обводном, всегда не хватало кружек. Пиво-то следует пить не залпом, какой бы разбавленности оно ни было, все же не водка.
И вот огромная очередь, загибающаяся на Лиговку, терпеливо ждет, пока счастливчик смакует пиво бочковое, разбавленное до потери цвета, под традиционную закуску, принесенную с собою в газетке: кильку баночную, жирную, пряного посола, либо страшный дефицит — воблу сушеную, или известный деликатес собственноручного вылова и изготовления — вяленый лещ.
В лирической части этой истории можно поведать
о компании из трех человек, выстоявших очередь, получивших по заветной паре пива и усевшихся на парапет Обводного канала, который в те годы был про точным, ибо в него сливали отходы все окрестные предприятия, начиная от «Красного треугольника», обогнавшего Америку по производству галош, которые, как известно, никогда там не производились, до нескольких водопадов сливной канализации, что извергалась мутным потоком в густые нефтяные разводы канала.
Заходящее солнце светило как раз вдоль Обводного, играло янтарем в шести пивных кружках, серебрилась килечка, лежавшая в банке плотно, как в братской могиле, золотилась жирная вобла, вызывавшая бурное слюноотделение у всей очереди, но грядущей идиллии не суждено было состояться.
Наступила часть повествования мистическая.
Подъехал «воронок» и, как занавес, закрыл участников возлияния от зрителей, стоявших в хвосте к ларечному окну. А когда ровно через 30 секунд
♦ воронок» отъехал, очередь ахнула и в ужасе замерла.
«Воронок», будто ластик с куска ватмана, стер одним движением троих счастливцев.
Солнце по-прежнему золотило нетронутое пиво, но будто неслышно взорвалась нейтронная бомба — люди испарились! Потрясение было столь велико, что к дефицитным кружкам никто не прикасался, а на дармовое пиво никто не польстился, и вобла с килькой так и остались неупотребленными.
После закрытия ларька буфетчица забрала кружки, выплеснув пиво в канал, как бы в жертву Обводному, а воблу растрепали ночные коты.
Русский человек в первой стадии подпития становится чрезвычайно весел, игрив, изобретателен и затейлив. Ему начинает хотеться отколоть что-нибудь эдакое, чего до него никто не совершал, что и в голову никому не придет и в Книге рекордов Гиннесса не отмечено, то есть нечто выдающееся, но при том, чтобы тем самым еще и товарищей повеселить.
Записной забавник одной такой компании, думаю, что донской казак по происхождению, решил изобразить собою герб Войска Донского, пожалованный казакам в оскорбление взамен нашего старого «оленя, стрелою пораженного», Петром I в 1706 году. Тот самый, на коем изображен голый человек с ружьем и саблею верхом на бочке.
Наш боец сабли не имел, но в его изощренном остроумием мозгу явился иной затейливый замысел. Пленившись отверстием от затычки в боку пустой бочки, он поспорил с приятелями, что спустит туда некую двойную часть своего тела.
Он сам и глупые или коварные друзья его, либо по злобе, либо по добродушию, и не учли, что круглые части своего органа он будет закатывать в отверстие по одному, а извлекать придется сразу и оба, что технически невозможно.
Потому первая часть замысла удалась, но вторая, по извлечению предметов из пустой бочкотары, кроме технической сложности, неожиданно была еще отягощена тем, что ларечница, услышав хохот и видя скопление мужчин вокруг складированной тары, вообразила, что у нее воруют пиво. Она выскочила из ларька и с угрозами принялась сталкивать совершенно голого забавника с бочки. Он же, при всем своем горячем желании, теперь покинуть своего гербового поста не мог по вышеизложенным причинам.
Когда же врач «скорой помощи» приказал прибывшим первыми к месту происшествия пожарным выбить дно в бочке, влез внутрь и прокричал оттуда, как шахтер из колодца: «Давайте пилу!», берега Обводного канала были оглашены таким воплем ужаса трезвеющего человека, с которым, вероятно, умирали динозавры.
Однако все кончилось без членовредительства и вполне традиционно. Подъехал «воронок» и увез остроумца и часть зрителей для разбирательства.
Очередь к пивной точке зримо напоминала очередь в мавзолей, и стоял в ней народ с 8.00 утра до 24.00 вечера. Народ в ней разный социально и разнополовый, значительную часть составляли бичи и бичихи с Московского вокзала. Во время стояния за пивом они ухитрялись сильно напиться всем, кроме него, и гут же вездесущий Амур начинал поражать их своими роковыми стрелами.