Родион в сердцах чертыхнулся, нашел и несколько раз набрал чей-то номер. Видимо, трубку не брали. Еще немного постояв и послушав, Марьянов сложил телефон и сунул его в карман. Вид у него при этом был такой расстроенный, что у Карины сжалось сердце. Не сказав больше ни слова и даже не попрощавшись, он пулей вылетел из приемной.

— Что случилось? — спросила Ванда у мужа, который задумчиво стоял посреди комнаты.

Тот лишь недоуменно пожал плечами и тоже направился к выходу.

— А что он тебе сказал? Вы сегодня еще будете общаться? — продолжала наседать Ванда.

— Сказал — торопится. Все завтра. — Конокрад вяло махнул рукой. — Завтра так завтра. Действительно, какая разница?

У Карины создалось впечатление, что Аркадий разговаривает сам с собой, а не с супругой.

— Ой, Родион Алексеевич сумочку свою забыл, — неожиданно простонала Ванда грудным голосом. Она рванула к стулу, на котором действительно стояла сумка с продуктами, оставленная Марьяновым.

Карина растерялась лишь на мгновение, но Конокрадихе этого оказалось достаточно, потому что она тут же взяла и сумку, и инициативу в свои

руки.

— Он, наверное, уже в машину садится. Аркадий, помоги, она тяжелая. Нет, не надо, я сама, она не тяжелая. Карина, вы звоните Родиону Алексеевичу, пусть не уезжает, я сейчас спущу ему сумку вниз.

Карина даже не успела ничего возразить — Ванда, прогрохотав по коридору, уже скрылась из вида. За ней следом вышел и унылый Аркадий.

— Нет, все же понеси ты — она-таки тяжелая! — донесся откуда-то издалека голос неугомонной Ванды. — Скорее, что ты заплетаешь ногу за ногу?!

Тут же в приемную, широко улыбаясь, ввалился райтер Ярослав Кораблев:

— Что у вас тут случилось? Я видел бегущую по волнам Ванду Конокрад. Не Ассоль, конечно, но впечатление сильное.

— Шеф, уходя, сумку забыл. Так вот она и бросилась вдогонку. Ты же знаешь, как трепетно она к нему относится, — сказала Карина, набирая номер Марьянова.

— Теперь понятно, — ухмыльнулся Ярослав. — Ничего, пусть немного побегает, ей даже полезно. Думаю, сегодня будет установлен мировой рекорд в беге на восемьсот метров с сумками.

Карина несколько раз набирала номер шефа, но никак не могла дозвониться — было занято. Наконец Марьянов откликнулся.

— Родион Алексеевич, вы забыли сумку.

— Вот же… Хорошо, сейчас поднимусь.

— Ой, не надо, не поднимайтесь! Ее сейчас вам Конокрад принесет.

— Ладно, подожду. — В голосе Родиона звучала досада. — Ну, что такое происходит? Никак не могу уехать. И где Конокрад?

— Сейчас спустится.

Ага, вон, вижу Аркадия. Наконец-то. Карина, если я срочно буду нужен — звоните. Но если дело терпит — лучше завтра утром. Все, пока.

Отключившись, Карина задумчиво стала перебирать бумаги на столе. Марьянов вел себя странно. Более чем странно. Что же делать? Ехать домой, ужинать, смотреть телевизор и ложиться спать?

Или?..

* * *

С того момента, как позвонила Нателла, все пошло кувырком. Он так и не выслушал чем-то очень озабоченного коммерческого директора. А Конокрад его по пустякам не беспокоил, это Марьянов знал точно. Потом звонок Лены, который так неожиданно и не вовремя прервался. Он ненавидел этот равнодушный женский голос: «Абонент временно недоступен!» Да еще и сумку эту идиотскую пришлось ждать. Всю дорогу Родион пытался дословно восстановить свой разговор с Леной, который так некстати оборвался.

Уже свернув с шоссе к поселку, где находилась его дача, Марьянов предпринял еще одну попытку дозвонится до нее, но телефон по-прежнему молчал. Вероятно, это был заговор операторов связи, которым нравилось срывать деловые переговоры, разлучать влюбленных и вообще портить отношения между людьми. А еще сбивать их с толку. Лена наверняка не поняла, что случилось. Он просто не успел ей объяснить! «И что, интересно, она теперь обо мне подумает? — тоскливо размышлял Родион, подруливая к дому. — Наверное, обиделась, поэтому и отключилась. Придется теперь еще и с ней объясняться, доказывать, что я совершенно не то имел в виду. То есть вообще ничего не имел в виду, просто так сложились обстоятельства».

Обстоятельства прятались внутри дома. Марьянов загнал машину во двор и закрыл ворота. Посмотрел на окна — все до одного, невзирая на светлый летний вечер, были освещены. Встречать его никто не вышел, и Родион, подойдя к входной двери, повернул ручку. Дверь оказалась заперта, и он позвонил.

— Уже иду! — раздался откуда-то сверху бедовый голос Нателлы.

Марьянов поднял голову и увидел, что она машет ему рукой из окна спальни на втором этаже. «Значит, все хорошо, — с облегчением подумал он. — Раз она такая радостная, ничего страшного не случилось». Ровно через минуту дверь широко распахнулась.

— Входи, хозяин, и будь как дома! — приветствовала его Нателла.

Легкий, просвечивающий насквозь коротенький халатик почти ничего не скрывал. У Нателлы был прекрасная фигура, шалые зеленые глаза, рыжие волосы и вздорный характер. О ее авантюрных проделках и амурных похождениях в семье предпочитали говорить шепотом. По сравнению с ней старшая сестра была образцом благочестия.

— Ты тоже спала? — поинтересовался Родион, входя в дом.

— Почему с-спала? — удивилась Нателла, хватаясь рукой за стену, и Марьянову почудился легкий запах алкоголя.

— Потому что ты одета, как одалиска. Вот я и подумал.

— Заснешь тут! — с вызовом произнесла Нателла, уставившись на Родиона в упор. — То одно, то другое. Я вам здесь что — семейный психотерапевт? И потом — я должна была к твоему приезду вырядиться в вечернее платье? Этого даже твоя жена не делает.

— Нона пришла в себя? — не обращая внимания на колкости, спросил Марьянов.

За два года супружества его взаимоотношения с Нателлой — любимицей семьи Сорокиных — сложились не лучшим образом. Изначально они отнеслись друг к другу настороженно и без особой симпатии. Нателла открыто заявляла, что сестра могла сделать лучшую партию и в присутствии Марьянова любила вспоминать, какие роскошные поклонники были у Ноны. Родион стоически переносил выпады в свой адрес, стараясь как можно меньше общаться со свояченицей.

— Пошли наверх! — не отвечая на вопрос, распорядилась Нателла и повернулась к лестнице. При этом ее слегка занесло, и она уцепилась рукой за перила. «Ого, — подумал Марьянов, — барышни, кажется, пили не только снотворное». И он, старательно отводя глаза в сторону, стал подниматься по довольно крутой лестнице вслед за легкомысленно одетой родственницей.

На втором этаже было три спальни — одна большая, так называемая «хозяйская», две другие, поменьше — гостевые. Нателла проследовала в большую. Марьянов, войдя в комнату, ожидал увидеть на огромной кровати из карельской березы, на атласных подушках, под бледно-сиреневыми простынями свою мирно посапывающую жену. Однако его изумленному взору предстала иная картина. Кровать из карельской березы, предмет особой гордости его благоверной, действительно была тут. На месте оказалось и любимое ею сиреневое белье. Но самой Ноны нигде не было видно. Родион подошел ближе и зачем-то откинул легкое летнее одеяло. Затем заглянул в широченный платяной шкаф и отодвинул плотно задернутые шторы. Окинул изумленным взглядом придвинутый к кровати журнальный столик, на котором стояли несколько красивых свечей, фужеры, коньяк, шампанское, конфеты и тарелочка с нарезанным лимоном. Потом озадаченно воззрился на Нателлу. Та стояла в дверях, скрестив руки на груди и выставив вперед пьяную правую ножку. Подбородок ее был опущен, взгляд — суров и непреклонен. Своей позой и решительным видом Нателла слегка напоминала Наполеона Бонапарта, который примчался под Аустерлиц прямо с пляжа, впопыхах забыв переодеться в камзол и напялить знаменитую треугольную шляпу.