— Сын? — Игнатьев схватил оперативника за плечо. — Четырехлетний сын? В доме моего брата обнаружено тело молодой женщины, личность которой не установлена, и тело четырехлетнего ребенка, мальчика, личность которого тоже не установлена. Понимаете? Я не знаю, была ли Садовская знакома с Никольченко, но таких совпадений не бывает. Вот, значит, и ниточка наметилась.
— Да, это серьезная версия, — кивнул Ионов. — Это уже появление хоть какого-то мотива. Например, она как минимум могла быть свидетелем убийства Белозерцева.
— Подкараулили бы и тихо убрали, — задумчиво сказал Червоненко. — Смысл такие следы оставлять, как гора, извините, Зосима Иванович, трупов и сожженный дом? Хотя… если, по вашим же словам, у нас криминал так плотно сросся с властью, то… Стыдно, что об этом мы слышим из уст человека, который недавно приехал в наш город.
— Не отвлекайтесь, — проворчал Игнатьев. — Я могу попросить Пугачева организовать, так, чтобы начальству это не бросилось в глаза, экспертизу ДНК. Но для этого надо придумать, как попасть в квартиру Садовской и найти там, например, ее волосы на расческе, нижнее белье, которое она не успела постирать. Подумать надо.
— Это проще простого. Жалко, что по нашим законам дело о пропаже человека возбуждается только по заявлению родственников, но в квартиру мы попадем. Например, с участковым, которому поступит сигнал, что из квартиры пахнет газом. ЖЭК вставит новый замок в дверь, а ваш Пугачев выпишет постановление о проведении экспертизы и изъятии вещей из квартиры.
— Ребята, — задумчиво сказал Червоненко, — а вы понимаете, что мы сами ничего сделать не сможем? Весовой категории не хватит. Собрать улики мы сможем, а дальше все.
— Ты предлагаешь ничего не делать? — насторожился Игнатьев.
— Я предлагаю обеспечить нам ударную силу. Сначала мы соберем доказательства, улики, а потом эту силу и подключим. Есть у меня идея одна, правда рискованная. Вы знаете, что в Краснодаре сейчас идет грызня за кресло краевого прокурора? Есть у меня пара каналов, по которым я это узнал. Люди сведущие, потому что сами думают, к кому примкнуть, чтобы не прогадать. И вроде бы Москва пока своего веского слова не говорит. Есть мнение, что там высматривают, кто сильнее, у кого все надежнее к рукам прибрано. Того они потом и поддержат.
— Ну, тут ты загнул, — возразил Ионов. — Понятно, что тот, кому мы в руки материал дадим, тот профессионально и прогнется. А заодно и нынешнего прокурора утопит. Только где гарантия, что наш выбор падет на честного человека? И есть ли там честные люди? У меня за мою жизнь сложилось впечатление, что в верха, независимо от ведомственной принадлежности, честные люди не попадают. И потому, что для этого надо пользоваться совсем не честными способами.
— Стоп, Леха, — остановил лейтенанта Игнатьев. — Резон в этом предложении есть. Каким бы претендент ни был, а скорее всего нам поможет именно нечестный, это может сработать. Любому претенденту нужно громкое дело, разоблачение. Действующий прокурор сам себя не разоблачит, потому что следствие покажет, что сложилась система криминального характера. Это здорово! И если нам еще Пугачева настропалить, чтобы он из своего ведомства сигнал подал. Вроде он за закон, а ему мешают! Только этого маловато. А если нам еще чуть-чуть подстраховаться, а?
— Как? — поинтересовался Ионов. — Письмо в Москву написать? В Генеральную прокуратуру или в МВД? Так оно дальше…
— Не-не-не, — завибрировал поднятый палец оживившегося Червоненко. — На хрен нам Москва! Из столицы потом сами прилетят пирог для своих ставленников делить, а противников в дерьмо втаптывать. Я понял. Нужно обеспечить делу об убийстве семьи Никольченко широкий общественный резонанс. К примеру, опубликовать материал в краевой газете, дать информацию в Интернете, в каком-нибудь блоге. Лучше опять же в журналистском. Нужно подумать, кто у нас из областных писак самый активный «борец за справедливость». И подсунуть ему данные, а он на статье себе имя сделает, своему изданию имя сделает и вообще.
— Только сведения ему должен подать не мент, — с сомнением сказал Игнатьев.
— И уж никак не прокурорский работник, — согласился Червоненко. — Лучше простой житель Романовского. Человек, который во всем этом живет, все это не первый год видит и обладает информацией из полиции, прокуратуры.
На условленное место Игнатьев пришел с опозданием всего в пять минут и теперь волновался, что его могли не дождаться, если встреча и планировалась. Он закурил и стал осторожно осматриваться по сторонам. Какой-то парень подошел и попросил прикурить. Зосима Иванович окинул его взглядом и протянул зажигалку. Парень отвернулся от ветра, прикурил и сунул зажигалку Игнатьеву в руку. Вместе с зажигалкой в руку попало еще что-то. Свернутая бумажка?
Игнатьев отошел к телефону-автомату, снял трубку и только теперь посмотрел, что ему дали. Это оказалась в самом деле бумажка, и на ней печатными неаккуратными буквами было написано «туалет». «Конспираторы хреновы», — подумал Игнатьев и стал вспоминать, где тут находится платный туалет.
Свернув во двор, он увидел соответствующую табличку на дальней стене и стрелку. А справа, прислонившись спиной к стене, стоял Испанец.
— Пошли, — кивнул уголовник и двинулся куда-то в глубь двора.
Игнатьев молча пошел следом, готовый ко всему, в том числе и к нападению. Охранять себя оперативникам он запретил строго-настрого.
— Здесь поговорим, — остановился Испанец под старой почерневшей деревянной лестницей, ведущей на второй этаж дома. — Потом выйдешь через эту квартиру. У нее окно выходит на другую улицу. Окно открыто. Значит, так, усвой, что ты меня больше не знаешь и я свой должок выплатил тебе с лихвой. Какая там моя жизнь ни есть, а она моя и я ее люблю. Понял? Запоминай! Белого убили за то, что он хозяина слушаться перестал и решил сам в боссы податься. Раньше он отвечал за поставку сюда дури, а распространением занимались другие. Теперь и тем и другим рулит Череп, Черепанов его фамилия. У него большая кодла быков, и их готовит кто-то из спецуры. Они держат весь город и весь район. Крепко держат, Игнатьев, тебе с ними лучше не связываться — закопают в два момента. Знаю, что есть у него там парень один, Монахом кличут. Садист, пробы ставить негде. Он баб за свою сопливую жизнь перенасиловал столько, сколько ты сигарет за неделю не выкуриваешь. А в помощниках у него Валет, толковый такой и скорый на расправу. Дальше. Я слышал, что прокуратура хотела накрыть цех по чьей-то наводке, но их предупредили. Я тебе сдам еще один, но учти, что место могут сменить. Он у них вообще не один в городе, не держат они весь товар в одном месте. На выезде, на Ростовском шоссе, есть станция техобслуживания. Она там одна, не ошибешься. А за ней, в заброшенных строениях, там какие-то хранилища когда-то были, у них цех.
— Спасибо, Женька, — сказал Игнатьев, чуть ли не в первый раз в жизни называя Испанца его настоящим именем.
— Про твоих ничего не знаю, тут помочь нечем. Все, Игнатьев, прощай. — Испанец открыл дверь, показывая, куда нужно идти. Потом помедлил и скупо улыбнулся. — Выживи, Игнатьев. Хороший ты человек, деловой. Обидно, если убьют.