— Не спорю, старое разрушили, а новое еще не построили. Нынешняя власть находится на стадии становления. Свой долг я вижу в том, чтобы помочь ей укрепиться. Все-таки специалистов моего уровня в России осталось не так уж и много. И моя работа от этого приобретает еще большую значимость и делается интереснее.
У Антона Сергеевича были основания полагать, что он востребован советской властью. Он по-прежнему, как и в царское время, проживал в своей огромной квартире, где, кроме его многочисленных домочадцев, хватало места служанке с поваром. Три дня назад уплотнили его соседа, профессора математики: вместо огромной квартиры, занимавшей почти целый этаж, у него теперь осталась лишь комната в двенадцать квадратных метров. А этажом ниже проживал судья, незаметнейший, тихий человек. Месяц назад его вывели под руки, как особо важную персону, два человека в кожаных куртках, посадили в легковую машину и увезли. С тех пор судью никто не видел. Его квартиру тут же заняло сразу восемь семей из Вологодской губернии. Недавние крестьяне воспринимали дворик, засаженный липами, едва ли не как деревенский хлев, и в подъездах с мраморными лестницами мгновенно запахло нечистотами.
Антон Сергеевич лишь разводил руками. Что ж поделаешь, быдло! С этим приходится мириться, как и с некоторыми издержками нового времени.
Братья частенько собирались семьями. В этот раз для встречи был настоящий повод — день ангела младшего сына Антона Сергеевича. Петюнчик в темно-синем бархатном костюмчике сидел во главе стола.
В семейном кругу старший Зайцев никогда не произносил слова «товарищ», а обращался к присутствующим непременно «господа», с некоторой подчеркнутой торжественностью, как бы тем самым отгораживаясь от всего неприятного, что принес с собой Октябрьский переворот.
— Все это очень шатко, дорогой ты мой братец, — веско заметил Валентин Сергеевич. — Сегодня ты нужен новой власти, а завтра, извини меня, — развел он руками, — под зад коленом. — Он поднял высокий фужер с портвейном и, слегка поболтав его, вдохнул тонкий аромат. Судя по его просиявшему лицу, он остался доволен. — Тебе так же могут дать коленом, как и всем остальным.
— Позволь, мой дорогой Валентин! — запротестовал Антон Сергеевич. — Я с тобой в корне не согласен.
— Антоша, я тебя долго слушал, знаю, что ты без ума от новых порядков, но позволь мне теперь тоже выговориться. Женщины в России рожали тысячу лет назад, рожают сегодня, будут рожать и завтра. Так что без врачей новой власти никак не обойтись. Оглянись вокруг, повсюду свирепствуют тиф и холера. Москва и Питер всего лишь небольшие островки, где еще существуют более-менее цивилизованные формы жизни Вспомни, лучшие умы уехали, остались лишь те, кому просто некуда податься.
Антон Сергеевич выразительно замахал указательным пальцем, поднятым высоко вверх.
— Я с тобой буду спорить и спорить, дорогой братец! Дело в том…
Жены братьев, тоже похожие друг на друга, с той лишь разницей, что одна была темноволосая, а другая — русоволосая, лишь сдержанно улыбались. Они уже давно привыкли к постоянным баталиям братьев и воспринимали их словесные дуэли как дурную погоду, от которой никуда не деться. Единственное, что остается, так это терпеливо дождаться, когда буря поутихнет. Казалось, что братья появились на свет лишь для того, чтобы изводить друг друга бесконечными спорами.
Неожиданно Антона Сергеевича прервал звонок у входной двери.
— Я сейчас открою, — раздался из прихожей голос Вареньки, милой симпатичной девушки лет восемнадцати.
Антон Сергеевич охотно обернулся на голос. Девушка была одета в светло-серое платье с черным передником и в таком виде очень напоминала гимназистку старших классов. А плутовато поднятый кверху носик лишь подчеркивал, что ученицей она была бедовой, любившей улизнуть с последних занятий.
Варенька не признавала трусиков и любила спать совершенно голой. Однажды ночью, проходя мимо ее комнаты, Антон Сергеевич лицезрел ее во всей красе, бесстыдно раскинувшей ноги. Лишь только близкое и размеренное посапывание дражайшей супруги сумело уберечь его от грехопадения.
Позже у Антона Сергеевича возникло стойкое убеждение, что Варенька в ту ночь не спала Во всяком случае, после того случая Варенька стала вести себя в его обществе заметно смелее. А однажды, когда они остались вдвоем, она сидела на кухне и покуривала, закинув ногу на ногу. Когда он вошел, она лишь мило улыбнулась, не пожелав при этом потушить тонкую дамскую сигаретку, лишь небрежно одернула значительно задравшееся платье. Поведение Вареньки в тот вечер можно было расценить как откровенное приглашение углубить отношения.
Антон Сергеевич чувствовал, что надолго его не хватит и в один из вечеров он сорвет с барышни ее скромный наряд и овладеет сдобным молодым телом.
— Вам кого? — послышался из прихожей голос Вареньки. В нем отчетливо слышались тревожные нотки.
— Здесь проживает гражданин Зайцев? — раздался молодой официальный голос.
За столом повисло напряженное молчание. Младший Зайцев положил на край тарелки вилку, и ее звон в установившейся тишине показался зловещим.
— А в чем, собственно, дело? — пробасил со своего места Антон Сергеевич.
В прихожей раздались звуки неторопливых, но уверенных шагов, в комнату вошел молодой человек лет тридцати и ровным голосом представился:
— Старший оперуполномоченный Московского уголовного розыска Померанцев. — Лениво мазнув взглядом по растерянным лицам присутствующих, он с подобающей серьезностью сунул руку в карман и вытащил тонкую красную корочку. — Вот мое служебное удостоверение.
Антон Сергеевич как-то мгновенно сник и произнес совсем негромко:
— Что-нибудь произошло?
Померанцев развернул бумагу, вложенную в корочку, и продемонстрировал ее всем присутствующим:
— Вот ордер, подписанный прокурором, на обыск в вашей квартире.
— Позвольте, уважаемый товарищ, — произнес Зайцев, несколько растерянно посмотрев на гостей, словно хотел заручиться их поддержкой. — Этого просто не может быть, произошла какая-то чудовищная ошибка!
Незваный гость слегка встряхнул бумагой, а потом проговорил все тем же равнодушно-казенным тоном:
— Не может быть, говорите… Это вы напрасно. Советская власть не ошибается!
— Разрешите взглянуть? — нацепил очки Антон Сергеевич. От хорошего настроения остались одни колючие осколки.
— Возьмите.
Зайцев взял бумагу, тщательно изучил. Все подписи и печати были на месте. Немного ниже размашисто, едва ли не на полстраницы — подпись прокурора. Ну конечно, новая власть ни в чем не знает удержу, любой мелкий чиновник подписывается, как генерал-губернатор.
— Ну что ж, если вам будет угодно, — наконец выдавил из себя Антон Сергеевич, возвращая бумагу.
Старший оперуполномоченный ничего не ответил. Молча взял бумагу, аккуратно сложил ее по сгибам и, сунув в нагрудный карман френча, распорядился: