Кравчук пожал плечами:
— Близко познакомиться не успел. Они работают недавно. А что?
— Так… — неопределенно ответил Сарычев. — Есть кое-какие соображения… Сегодня же ночью устроим в городе такой шмон, что блатные его и через год вспоминать будут, — скрипнул зубами Сарычев. — Усилить патрули на всех вокзалах. Укрепить заставы на выездах из города. Кирьян не должен улизнуть! Хватать на вокзалах всех, кто внушает хотя бы малейшее подозрение. Лучше переборщить, чем упустить нужного. Потом извинимся, ничего страшного, язык не отсохнет. Надо показать, кто в городе хозяин! Ну, чего ты на меня смотришь? Иди выполняй!
— Тут еще одно дело, — уныло протянул Кравчук. — Все как-то одно к одному…
— Не тяни, выкладывай.
— Помните Гроша?
— Ну, — насторожился Сарычев.
— Так вот, сегодня ночью его выбросили из окна, с пятого этажа…
— Почему сразу не доложил?
— Его не сразу опознали. Сначала думали, что это обыкновенный самоубийца, а когда допросили соседей, установили, что в квартире слышался шум. Потом я лично выехал на место и узнал Гроша.
— Кто это сделал, выяснили?
— Скорее всего, Кирьян или кто-то из его банды.
— Откуда такое предположение?
— Мы установили, что в этом доме скрывалась Трегубова. Выбросили Гроша именно из ее квартиры.
Игнат хотел ответить, но услышал за спиной взволнованный голос:
— Товарищ Сарычев! — Обернувшись, он увидел Кондрашова. — Поймали!
— Кого поймали?
— Жигана… Того самого, что вы ранили!
— Где он?
— А вон у ворот! — махнул рукой Кондрашов.
Действительно, в окружении трех милиционеров стоял, болезненно морщась, молодой мужчина. Руки у него были крепко стянуты за спиной ремнем. Он яростно сопротивлялся, не желая идти. Стоявший рядом сотрудник с размаху ударил его в лицо, из разбитого носа обильно брызнула кровь.
— Отставить! — громко прикрикнул Сарычев. И, повернувшись к Кравчуку, сказал: — Придумайте, что сказать родным, — показал он взглядом на убитых.
— У них никого не было… Правда, у этого парня — сестра… Но она уже взрослая, у нее своя жизнь, живет в другом городе. Еще в Гражданскую вся семья от тифа померла.
— Понятно, — грустно протянул Сарычев, в который раз обругав себя за то, что не нашел времени, чтобы как следуют познакомиться с делами личного состава. — В общем, сделайте все, что полагается в таких случаях.
— Сделаем, товарищ Сарычев, — твердо проговорил Кравчук.
Арестованного Игнат узнал сразу, едва взглянул на него. Жиган был на блатхате у мадам Трегубовой. Во время игры в карты с Макеем он стоял за спиной Игната и подавал жигану маяки.
Сарычев подошел вплотную.
— Не узнал, Рябой?
По обе стороны от жигана, крепко ухватив его за локти, стояли два рослых милиционера. Жиган задвигал плечами, пытаясь освободиться, но лишь дернулся.
— Тебя позабудешь, Хрящ… Как же! — выдохнул зло арестованный. — Если легавым не стал бы, так из тебя жиган вышел бы что надо!
Игнат невольно улыбнулся, подумав о том, что за последнюю неделю подобные слова слышит не в первый раз.
— Отпустите его.
Милиционеры ослабили хватку, и жиган, яростно покрутив плечами, освободился.
— Ты стрелял? — спросил Сарычев негромко.
Лицо Рябого было разбито. Глаза заплыли, а темные зрачки испепеляли обступивших милиционеров огнем ненависти. Он сплюнул. На землю шлепнулся какой-то кровавый сгусток — похоже, пара выбитых зубов.
— А ты не видел, что ли? — показал жиган осколки зубов.
Парни перестарались. Игнат Сарычев посмотрел на руки одного из них. Костяшки разбиты в кровь, и тот стыдливо спрятал их за спину. Впрочем, их можно понять. Будь он на их месте, возможно, и вовсе пристрелил бы, не мешкая! Но нельзя, должность не позволяет. Могут не понять. А парни оказались более деликатными, даже в морду наганами арестованному не тыкали.
Правая нога жигана кровоточила. Рана несерьезная, но неприятностей принесет ему немало.
— Видел, — спокойно заметил Сарычев, — но хотелось бы от тебя услышать.
— Я-то чего… так, — пожал Рябой плечами, — за шухером следил… если что… знак должен был подать, а вот остальные стреляли.
Зрачки его виновато вильнули. Сарычев, справляясь с искушением, скрестил руки на груди.
— Кирьян среди них был?
— Видел же ты, начальник… чего спрашивать. Лучше бы доктора позвал, а то через пять минут из меня вся кровища вытечет И так уже сколько пролилось Как из раненого кабана! — показал он на окровавленную штанину. — Ну, хорошо… был! Был! Тебе от этого стало легче?
— Ладно, пусть его перевяжут. Мы с тобой потом потолкуем… пообстоятельнее, — пообещал Сарычев и отошел.
Сарычев не торопился начинать допрос. Полистал газеты, прочитал несколько интересующих его статей. Потом заварил крепкий чай и щедро выжал в стакан половинку лимона. Рябой сидел неподвижно, крепко вцепившись в привинченный табурет. Он не издал ни звука и с каким-то жадным интересом наблюдал за приготовлениями начальника уголовного розыска.
Лишь изредка Сарычев посматривал в сторону Рябого и видел, что тот значительно приободрился. В его облике уже ничто не напоминало былую растерянность. Обыкновенный задержанный, который твердо уверен, что после профилактической беседы с начальством его отпустят восвояси.
А вот спесь с него следовало бы убрать!
Сарычев отхлебнул чайку и почти по-приятельски спросил:
— Что же это дружки тебя, раненного, оставили? Или это у жиганов так принято? Сами сейчас находятся где-то в безопасности. А ты здесь, в уголовке, торчишь. И прямо тебе скажу, дела твои швах! — Сарычев сделал сочувствующее лицо и продолжал: — У нас нет времени на разговоры. Пойми нас правильно. Жизнь — суровая штука! Поставят к стенке, и точка! А ты еще молодой, мог бы и пожить, — последние слова были сказаны со вздохом.
Рябой проглотил горькую слюну и сдавленно заговорил:
— Колоть меня решил, начальник? Только мне и так крышка, расскажу я тебе чего-то или нет.
— А ты не скажи, — заметил Сарычев, отхлебнув глоток чаю. — Все зависит оттого какдело завертится. Вот оформлю я, что именно ты убил наших ребят, тогда уж точно стенка…
— Послушай, начальник, ты же знаешь, что это не я стрелял. Ведь своими же глазами видел.
Сарычев будто и не слышал, бесстрастно продолжал: