– Иными словами, – сказала принцесса, с трудом скрывая охватившее её удовольствие, – вы признаёте, что мирное использование этого ресурса – наиболее разумная и оправданная стратегия.
– Разумеется, – кивнул Гай. – Если принять как факт, что люксий вообще стоит использовать, игнорируя все прочие доступные нам ресурсы… однако это уже другая тема.
– Нет, почему же! – воскликнула Эстер. – Если заменить хотя бы половину люксиевых машин – да что там, хотя бы треть! – на другие, паровые или пневматические, экономия получится достаточной, чтобы построить хоть миллион этих ваших солдат-големов!
– Правда? – встрепенулся Клайв, а Гай безжалостно возразил:
– Не вполне разделяю ваш радужный настрой, сударыня. Но даже если вы правы – вообразите, что будет, если этот миллион железных солдат поведёт себя так, как давеча – та жалкая тысяча на площади в Клюнкатэ?
Достаточно было обладать даже не слишком бурным воображением, чтобы в красках вообразить эту картину. Эстер вздохнула.
– В таком случае мудрее всего было бы вообще отказаться от люксия. Всё, что он нам даёт, мы могли бы получить и без него… и без этой грызни за власть.
– Увы, моя дорогая невестка, – подал голос старый барон. – Человеческая натура такова, что, едва завидев жирный кусок, тут же вцепляется в него зубами, не боясь, что может ненароком подавиться. Да зачем далеко ходить за примером? В прошлом месяце мы потеряли двоих людей, погнавшись за инкассаторским поездом, перевозившим списанные ассигнации. Увы – охраны было втрое больше, чем мы предполагали. Итог печален…
– И он ничему вас не научил, – сурово сказала Женевьев.
– Ошибаетесь, многоуважаемая сударыня Клементина. С тех пор мы соотносим риск с выгодой. Оттого и прекратили операцию, впрочем, и так не особо прибыльную, когда мой бестолковый внучек влетел вверх тормашками в вагон и принялся орать на весь поезд о нашем кровном родстве.
Эту тираду старый барон подкрепил внушительным подзатыльником, едва не сбросившим «бестолкового внучка» со скамьи.
– Так что же, – нетерпеливый голос Клайва прервал эту интимную семейную сцену, – хотите сказать, вы крадёте у Малого Совета люксий, чтобы не дать использовать его на военные цели?
– Это было бы совершенно нелепо, – согласился барон. – Нет, дружок, мы крадём люксий и всё, что под руку попадётся, чтобы использовать это на свои военные цели.
– Переворот? – ахнула Эстер.
– Скорее, возвращение к старому доброму прошлому. В отличие от вас, всех здесь сидящих, я помню старые времена. Идеальный баланс сил установился сразу после революции, когда монархия сохранила власть, а народ – страх и почитание перед этой властью. Малый Совет тогда неспроста звался малым, и весу имел ровно столько же, а Народное Собрание могло напрямую взаимодействовать с королём, к выгоде всех сословий. Золотое время! В память о нём я и хлопотал, Джонатан, о твоём зачислении в Академию ле-Фошеля. Из этой академии вышли когда-то лучшие солдаты и лучшие люди этой страны. Я старый сентиментальный дурак, что поделать.
– Вы сделали собственного внука лейб-гвардейцем, одновременно крадя королевскую собственность? – Женевьев ушам своим не поверила, а старый барон, видя её неподдельное возмущение, злорадно ухмыльнулся.
– Стью Монлегюр не единственная двуличная скотина, дожившая до наших времён. Да уж.
– Но не слишком ли далеко вы зашли? Не слишком ли высоко метите? Переворот? А вы понимаете, что если в народе вновь начнутся волнения, то…
– То мы получим новую революцию? Да, такое вполне возможно, – кивнул Гай. – Больше того, такое даже весьма вероятно, если только не объявится наконец наследник престола. У нас нет точных сведений о состоянии короля, но достоверно известно, что он очень плох. Он не может представлять ныне королевскую власть. А Народное Собрание всё ещё достаточно сильно, и без королевской санкции Малый Совет не сможет провести решение о постановке големов-солдат на конвейер. Но как только им это удастся, в стране немедля будет объявлено военное положение. Големов спустят с конвейеров, но отправят не к границе, а прямиком в столицу. Такой силы будет достаточно, чтобы тотчас подавить любой бунт. Всё может свершиться в считанные дни, и народ опомниться не успеет, как Шарми превратится в полицейскую державу, где на каждом углу каждого проулка будет стоять железный страж, безжалостно карающий за малейшее неповиновение. Людям будет больше заботы о том, как спасти свою шкуру, а не о том, что творится во дворце Сишэ. И тут уж Монлегюр вправду сможет стать королём, если захочет… или президентом свободной Шармийской республики, это уж как ему в голову взбредёт.
– И вы вознамерились ему помешать? – спросил Джонатан. Судя по его заметно смягчившемуся голосу, он поверил каждому слову. И в самом деле, всё звучало довольно логично и, хуже того, реалистично… Однако что-то тут было не так, и Женевьев никак не могла понять, что же именно.
– Если успеем, – ответил Гай. – По непроверенным данным, создание големов-солдат уже больше года идёт вовсю. Но, вероятно, эти постоянные сбои задерживают финальную стадию. Такие изобретения требуют серьёзных полевых исследований, а провести их, не привлекая внимания, невозможно. Оттого Монлегюру и нужна санкция Народного Собрания, чтобы оно успокоило народ. А Народное Собрание ничего не станет решать без короля. А король…
– Получается, – сказала Женевьев, наконец понявшая, что же тут не так, – Малому Совету нужен законный монарх? Без него они, как ни дико это звучит, не смогут его же свергнуть?
– Получается, так. Только монарх нужен не какой попало, а тот, который одобрит политику Малого Совета и сможет достаточно убедительно выступить на Народном Собрании. Впрочем, такого монарха у Монлегюра как раз и нет.
Женевьев вздохнула, откидываясь назад, и прикрыла глаза. Что ж, вот, наконец, тот ответ, который она бессильно искала все эти недели; ответ на вопрос, за что убили её отца и почему покушались на неё саму, не попытавшись даже вступить в переговоры. Стюарт Монлегюр хоть и не видел её никогда, но, похоже, отменно её знал. Она ни за что не согласилась бы стать его марионеткой, тем более сознавая, что жизнь её всё равно оборвётся, едва запустится выстроенная им чудовищная машина. Он мог бы сломать принцессу пытками, но тогда она не смогла бы выступить перед Народным Собранием, а её подпись, вырванная силой и не подкреплённая личным обращением на заседании Собрания, ничего бы не стоила. Что и говорить, сорок девятый год разбаловал шармийцев, приучив их к сладкоголосым ораторам, красноречивым предводителям и философам с языками без костей. То были первые ростки демократии, пока ещё робкие, слабые; их столь легко было затоптать и вырвать с корнем – но кое в чём они уже набирали силу. И Женевьев сладко вздрагивала от мысли, что, если только сможет, станет частью всего этого.
– Да, у Монлегюра монарха нет, – повторил Гай, пристально глядя в её слегка розовеющее лицо. – Зато он, похоже, есть у нас.
Джонатан вскочил было, но его удержали за плечи подельники барона, давно бросившие дележ добычи и незаметно вставшие позади. Один из них стоял у Женевьев за спиной, готовясь пресечь любое её резкое движение. Она ощутила, как замер сидящий с ней рядом Клайв. И – к своему несказанному изумлению – почувствовала, как он до боли сжимает её руку под столом.