— Сами не видите? Водка, джин, кола, апельсиновый, яблочный сок.
— Ну давайте водку с апельсиновым соком.
Официант плеснул в стакан водки с таким выражением лица, будто его поставили здесь разливать помои для особенно дурнопахнущей популяции скунсов. Максик принял стакан, не говоря худого слова, вытер забрызганный соком пиджак и пошел прочь. Сквозь толпу к нему уже пробивался кто-то знакомый. Высокий. Черный плащ нараспашку, в руке — узкий бокал.
— Кир! Ну ты вездесущий!
— Вечер только начался, Максик, а ты уже ругаешься.
— Все шутишь? Ты лучше скажи, где шампанское достал. Мне этот мудацкий пингвин даже водки пожалел. Вот всегда так: тебе шампанское, мне дерьмо.
— Не делай преждевременных обобщений. Я знал, что хозяйка — скряга, и прихватил бутылку с собой.
— Ну?
— Баранки гну.
Кир порылся в плаще и извлек початую бутылку розового мускатного. Оттуда же добыл второй бокал.
— Пошли-ка на балкон. Душно тут.
Они с трудом протолкались к балконным дверям — то есть это Максик с трудом, Кир просачивался всюду, как керосин.
На балконе и вправду оказалось прохладней. Внизу было черным-черно — комендантский час, затемнение. Только далеко, над портом, перекрещивались лучи прожекторов. Отслеживали тушканские корабли.
Кир поставил бутылку на широкие каменные перила, протянул Максику наполненный бокал. Максик с благодарностью вдохнул тонкий аромат муската. Водку вместе со стаканом очень хотелось отправить вниз, но Максик сдержался. Вдруг там идет старичок с палочкой? Хотя, конечно, никаких старичков на улицах не было, а если и были, их давно задержал патруль.
Кир обернулся к Максику:
— Ну как, вышло что-нибудь новенькое?
— Подборка вышла в «Младости». Почитать?
— Зачти.
Кир одним глотком высосал шампанское и налил себе еще. Максик откашлялся и прочел с выражением:
Я поэт, зовусь Незнайка. У меня есть х**.
Подождал реакции и, когда ее не последовало, добавил:
— Критик Латунский говорит, концептуально очень. За звездочками могут таиться многие смыслы, воображение читателя играет. Обещал разнос устроить в следующем номере Газеты.
Кир опустошил бокал и кивнул:
— Правильно говорит. Х** — это всегда концептуально. Но я бы на твоем месте тему все-таки развернул. Например, так: «Я п**, зовусь Н**, у меня есть х**». Тогда воображение читателей заиграет еще яростней.
Максик подумал немного, потом достал блокнот и записал.
— Ничего, если я без копирайта?
Кир хлопнул его по плечу (Максик отчаянно прижал к груди бокал — не дай бог, выплеснется, где по нынешним временам еще шампанского достанешь) и добродушно ответил:
— Ничего. Дарю. — Потом посерьезнел и добавил: — Вот что. Ты ведь у Веньки на дне рождения будешь? Надо мне от тебя статейку, и хорошо бы, если в Газету… Подробности там расскажу. Приходи.
«Ну вот так всегда, — подумал Максик, быстро заглатывая шампанское, — никогда просто так не угостит, шельма».
За спиной, в салоне, раздался звон — это касаткообразная тетка, поймав наконец-то тушканского консула, повалила его на стол с напитками и принялась соблазнять натурой. Консул верещал не по-русски и махал толстыми лапками. К тетке спешила охрана.
Прожекторы над портом налились малиновым светом и замигали в сложном ритме.
— Опять их кризоргские диверсанты захватили, — заметил Кир. — Своим сигналят, негодники.
С моря потянуло сквозняком. Приближался рассвет.
Ирка с Венькой лизались на диване — вспоминали добрые старые времена, не иначе. Ирка временами отрывалась от Веньки, облизывала губы и оглядывалась на Кира — ревнует, нет? Кир не ревновал. Кир задумчиво перебирал кассеты. Допотопный магнитофон жевал что-то вроде французского шансона, и непонятно было — то ли это и вправду французский, то ли пленка настолько истерлась, что уже просто не различишь слова.
Максик вошел, отложил в сторону букет и бутылку и сразу устремился к столу с бутербродами и тортом. У стола, пригорюнившись, сидел Вовка и перебирал струны гитары. Пел блатное, жалостное, странным образом сочетающееся с бурчанием магнитофона. В блюдце перед ним дотлевал бычок, в стакане выдыхалась водка. Максик схватил сразу два бутерброда, с колбасой и бужениной, и первый уже запихнул в рот, когда его перехватил Кир.
— Выйдем, покурим?
— Да я только что зашел.
— Выйдем.
По пути к двери Кир ущипнул за зад пухлогубого юношу-визажиста и прихватил с подноса стакан с гранатовым соком. Юноша залился звонким девичьим смехом. Ирка, оттолкнув Веньку, соскочила с дивана и ломанулась на кухню — то ли плакать, то ли глушить водку.
— Хорошая девка. Чего ты с ней так?
— Not your fucking business.
Кир распахнул дверь и вытолкнул Максика на лестничную площадку. Максик покорно вытолкался. Бутерброд с бужениной он спрятал в карман.
На площадке Кир уселся прямо на ступеньки, поставил стакан и похлопал по бетону рядом с собой. Максик вздохнул и тоже сел, оберегая пальто. Кир вытащил из кармана пакетик с травой и ловко скрутил косяк. Затянулся, передал Максику. Тот вдохнул и закашлялся. Слезы брызнули из глаз.
— Ух ты, крепкая.
— А то. Друг один выращивает. Он с Кемерова…
Максик глянул непонимающе.
— Там первый корабль тушканский сбили, помнишь? Все пожгли — и корабль, и экипаж. Дружбан мой, не будь дураком, угольков на пепелище набрал и зарыл под теплицу. Трава после этого мощная полезла. Мутант.
В голове у Максика слегка поплыло. Он снова курнул. На сей раз пошло хорошо, и Максик радостно захихикал. Кир отобрал у него косяк.
— Не увлекайся. По первому разу может совсем башню снести, а башня твоя мне еще пригодится. Вот, соку попей.
Максик глотнул сока, приятного, терпко-сладкого. В голове немного прояснилось. Он нахмурился, вспоминая.
— Ты хотел чего-то. Про статью в Газете.
— Ага. Напиши-ка ты мне статью… Статью про то, как тушканчеги открыли завод по консервированию человеческого мяса.
— А они че, и правда открыли?
— А тебе какая разница? Напиши так: весь Периметр — это и есть завод. Одна огромная консервная банка. Стена — стенка банки. А когда прихлопнут сверху крышкой, тут-то и придет полный пиздец. Сделаешь?
Максик почесал в затылке.
— Сделать могу. Но глупо как-то. В Периметре же тысячи километров. Потом, из банки надо кислород выкачать, иначе ботулизм там заведется. А как с тысячи километров выкачаешь кислород?