Воздух в аудитории трещал. Искры и ленточки разрядов пробегали от стены к стене. Маски черных ников заколебались, искаженные помехами. Когда щелканье разрядов сделалось почти непрерывным, Марк поднял руки. Между его ладонями заклубился желто-белый шарик молнии. Молния висела, тихо шипя, наливаясь все большей белизной. Плазма внутри нее разогревалась.
Марк сосредоточился на электрическом сгустке, но краем сознания продолжал читать. Это было важно. Страх. Страх, удивление… «Он это контролирует. Если не фокус… нет, не стал бы он фокусничать… Мать моя женщина, чертов Салливан контролирует шаровую молнию. Хрена контролирует, он ее сделал… Несколько тысяч кельвинов… Какой же там заряд? Вашу мать, как?!»
Марк улыбнулся и резко подкинул шарик. Но перед тем как вспыхнуло и громыхнуло, он еще успел активировать защитный браслет на руке Митчинсона.
Огнеупорная краска выдержала, хотя и несколько обуглилась. Оконные панели вынесло напрочь. Свежий ветерок гонял по аудитории облачка пепла. Кафедра превратилась в головешки. Резко пахло горелым деревом и пластиком. Черных ников смело взрывом, и кажется, во всем здании отрубилось электричество.
Марк стоял в центре разгрома и смотрел на Митчинсона. Это выглядело забавно. Скамья сгорела, кроме той ее части, которая попала в сферу защитного поля. Начисто срезанные черные края и нетронутая сердцевинка. Скамейка даже ухитрялась стоять, словно и ее поразил столбняк.
Биофизик пожевал губами, ощупал себя и неуверенно позвал:
— Марк… — Он с первой встречи окрестил Салливана Саллом. Похоже, беднягу здорово тряхнуло, если вдруг вспомнил настоящее имя шефа.
— Что это было? Ты и вправду взорвал тут только что шаровую молнию? Или это твои психические викторианские штучки?
Салливан покачал головой:
— Викторианские штучки, увы, не передаются по сети.
— А может, этих черных тоже не было? Может, я сейчас вообще дома на диване сижу? Может, презентация у нас завтра?
— Ты сидишь на остатках скамьи. И я бы настоятельно посоветовал тебе встать, потому что сейчас она опрокинется.
Митчинсон резво вскочил. Скамейка тут же грохнулась на пол, подняв новое облако пепла. Биофизик яростно вцепился в собственные патлы, дернул, взвыл и дико уставился на Марка:
— Это то, о чем я думаю? Это электрокинез? Ты гребаный электрокинетик?!
Марк кивнул.
— Но как?… Нет, подожди, не говори. Ты для этого меня оставил? Салливан, эти три миллиарда, о которых черный человек трепался, — это правда? Это наш грант?
— Да.
— Но он не для генетических исследований?
— Нет.
— Чертов ирландец! — Олаф хлопнул себя по ляжке и расхохотался. Забыв, что скамейки уже нет, попытался усесться и шлепнулся на пол. Падение ничуть его не утихомирило. Он продолжал заливаться хохотом. — Салл! — просипел он между спазмами. — Бешеная ирландская лисица! Ты надул Ученый совет! Мы не будем исследовать дурацких Говорящих-с-Собственной-Жопой аборигенов. Мы будем исследовать тебя! — Митчинсон обвиняюще ткнул пальцем в Марка и снова заржал.
Марк присел на корточки, так что его голова оказалась вровень с кудлатой башкой биофизика.
— Нет, почему же. Мы будем исследовать и говорящих с тем, о чем ты упомянул. Нужно же нам официальное прикрытие. Только этим будешь заниматься не ты.
— А кто?
— Я уже нашел человека.
— Кого?
— Ее зовут Лаура Медичи. Доктор биологии, защитила у Лавье диссертацию по нейронным сетям. Очень смышленая барышня. А теперь, может, ты встанешь? Или предпочитаешь еще поваляться в золе?
Митчинсон хмыкнул, но без слова принял протянутую руку. Марк легко вздернул биофизика на ноги. Тот только пробормотал: «Ого!»
Когда Олаф утвердился на ногах, Марк стряхнул с ладони золу и поинтересовался:
— Так что ты там говорил насчет пива?
Уже на выходе Митчинсон придержал шефа за рукав. За ними осталась разрушенная аудитория. Веселые искорки в гномьих глазах куда-то подевались.
— Слушай, ты заранее знал, что этим кончится? Я ведь не генетик, я еще, помню, тогда удивился — с чего это он меня зовет в чисто генетический проект? Подумал даже, что ты по доброте душевной пользуешься работой как предлогом, чтобы меня вытащить… — Митчинсон оборвал фразу. Возможно, ему не хотелось озвучивать мысль, что веру в добросердечие викторианца он сегодня утратил. — Так, короче, ты знал?
— Я учитывал такую возможность.
— Хорошо. А ты хоть представляешь, что мы в тебе будем искать?
— Мы будем искать во мне то, чего в человеке никак не должно быть, — сказал Марк.
Ирландский паб они нашли на перекрестке Санта-Мария-дель-Анима и Паскуино, в двух шагах от пьяцца Навона. Здесь было накурено до такой степени, что зеленые футбольные штандарты на стенах и латунные таблички с именами игроков и датами терялись в дымных облаках. Кажется, ирландцы за границей — единственное племя, до сей поры потребляющее никотин в виде белых смертоносных палочек. Марк к сигаретному дыму привык еще в детстве, а вот Митчинсон яростно протирал слезящиеся глаза и покашливал.
Биофизик был необычно тих. На экране в глубине зала крутили футбольный матч, болельщики то и дело ахали. Митчинсон и сам любил посмотреть на хорошую игру, но сейчас на экран даже не покосился. Он вообще не двигался — только, когда принесли заказанное «Гиннесс», отстегнул браслет и по столу придвинул к Марку.
Тот, отхлебнув пива, предположил:
— Ты хочешь меня о чем-то спросить.
Биофизик поднял на Марка маленькие умные глаза и буркнул:
— Ага. Хочу.
— Так спрашивай.
— А в башке у меня покопаться слабо? — В голосе Митчинсона мелькнула тень обычной язвительности. Впрочем, бледноватая вышла тень.
— Не слабо. Но зачем?
— Хорошо. Я спрошу. Когда ты там резвился с молнией… ты меня читал?
Марк кивнул.
— Понятно. А вот если бы я сдрейфил окончательно? Если бы ты своим фокусом меня не купил, чудотворец хренов… ты бы браслет включил?
Салливан подумал и честно ответил:
— Наверное, нет.
— Хорошо, — повторил Митчинсон. — Секретный гриф. Сопутствующий ущерб и все такое. Принимаю. А вот твоя смышленая барышня… по-твоему, она не догадается, чем мы на самом деле занимаемся?
Марк снова поразмыслил, прихлебывая горькое пиво. Болельщики ревом приветствовали очередной гол. Дождавшись, когда вопли стихнут, Марк сказал:
— Нет. Не думаю.
— А если все-таки догадается?
На это викторианец не ответил, но про себя решил, что больше Саллом его не назовут и на пиво не пригласят. Он ошибался. Как ни странно, даже теперешний Марк Салливан еще не утратил способности ошибаться.