— Лоренцо… как?.. — Эллери неуверенно замолчала.
— Пойдем, — сказал он все тем же горьким голосом. — Посмотрим, какой вклад внесли сюда мои деньги. — Он направился широкими шагами к одной из гостиных, и Эллери неуверенно последовала за ним.
Лоренцо ходил по гостиной, критически рассматривая бесценный антиквариат и произведения искусства. Эллери остановилась на пороге и обвела взглядом комнату. Все вокруг сияло чистотой. Повсюду царил полный порядок. В воздухе был разлит лимонный аромат средства по уходу за мебелью. Создавалось впечатление, что уборщица только что вышла из комнаты.
И при этом Лоренцо никогда не жил здесь? Никто не жил?
Эллери это показалось странным.
— Лоренцо, в чем дело? Почему ты никогда не жил здесь?
Лоренцо встал перед картиной Гогена, очень похожей на подлинник, и с минуту внимательно рассматривал ее.
— Неплохо, похоже…
— Лоренцо…
— Я никогда не жил здесь, потому что мне этого никогда не разрешали, — сказал он на удивление спокойно. — Это был дом моего отца… а он не признавал меня своим сыном.
Эллери выдохнула:
— Что ты…
— Видишь, у меня все иначе, — произнес Лоренцо со странной улыбкой. — Но столь же отвратительная история. Моя мама была любовницей моего отца.
От акцента, который он сделал на этом слове, Эллери вздрогнула.
Это всего лишь слово…
Не было ли это причиной того, что он так думал? Причиной того, что он не подпускал к себе близко никого? Кровь прилила к ее лицу, когда она подумала обо всех убийственных вещах, которые говорила о любовнице собственного отца и сыне этой любовницы.
Тот был таким, как Лоренцо. Счастливее, чем Лоренцо, потому что, по крайней мере, сын ее отца был признан. Любим. А Лоренцо, что отчетливо поняла сейчас Эллери, не был.
— И что произошло? — прошептала она.
Лоренцо пожал плечами:
— Моя мама работала здесь, на кухне. Классическая история, правда? — Он коротко засмеялся, но Эллери почувствовала его внутреннюю боль. Почувствовала, что отказ его отца ранил его не меньше, чем предательство ее собственного родителя. Он тоже пережил предательство и переживал его сейчас, и эта мысль наполнила ее неожиданной глубокой грустью. — Она забеременела, и ее… отпустили на все четыре стороны. Отец дал ей немного денег. — Его губы дрогнули. — Он не поселил ее в каком-нибудь милом маленьком домике в Колчестере. Он не проводил дни рождения или рождественские праздники с другой своей маленькой семьей. И, боюсь, никаких праздничных снимков не делалось.
Эллери старалась сдержать слезы. Она оказалась такой бесчувственной, уйдя в свою собственную грустную историю и ни разу не подумав о Лоренцо! Если бы она только знала!..
— Она любила его? — тихо спросила она.
Лоренцо пожал плечами:
— Кто знает? Она не особенно распространялась об этом. Ей было стыдно. Незамужняя беременная женщина в сельской Италии в те времена — такому положению не позавидуешь. — Он подошел к окну, оперся одним плечом о деревянную раму и пристально посмотрел в ухоженный парк. — Поэтому она перебралась в Неаполь, где жила ее сестра. Мама хотела избежать сплетен.
— А как ты? Ты когда-нибудь встречался со своим отцом?
Лоренцо напрягся.
— Однажды, — коротко ответил он.
— А этот дом? — через минуту спросила она. — Как получилось, что ты стал его собственником?
— Вопрос интересный. — Лоренцо отвернулся от окна. — Почему бы нам не пойти и не осмотреть остальную его часть?
Эллери молча вышла вслед за Лоренцо из гостиной. Он поднялся по мраморной лестнице, пошел по коридору, в который выходили многочисленные двери, отделанные деревянными панелями. Их шаги заглушал роскошный ковер. Лоренцо мимоходом заглядывал в спальни, каждая из которых, как успела заметить Эллери, была невероятно элегантна и роскошна.
Когда они снова спустились вниз, Лоренцо задержался возле библиотеки, стеллажи в которой были уставлены книгами в кожаных переплетах. Он провел пальцем по их корешкам с таким отрешенным видом, за которым наверняка скрывалась буря чувств. Она знала это по себе.
— Ну и как? — наконец спросила она. — Это соответствует твоим ожиданиям?
Лоренцо отдернул руку от полок:
— Нет. Не знаю, что я надеялся почувствовать, впервые переступив через этот порог, но… — Он медленно покачал головой. — На самом деле я не чувствую ничего. Глупо? Пафосно. Я купил этот дом после смерти своего отца, чтобы в какой-то степени показать, что я достоин его. По крайней мере, я так думаю. — Он тяжело вздохнул. — Мой отец, как и твой, не умел обращаться с деньгами. Я смог приобрести этот дом почти задаром. И его семья была, естественно, в ярости.
Эллери услышала, как он подчеркнул слово «семья», и ее глаза снова наполнились слезами.
Во всех своих слезливых размышлениях о двойной жизни своего отца она никогда не задумывалась о том, что чувствовала его другая семья. Как трудно, наверное, ощущать себя самозванцами, прятаться и не иметь возможности признать отца и мужа своим. Да, Эллери чувствовала себя преданной, но ведь и та женщина с сыном тоже должны были чувствовать себя так же.
И так должен был чувствовать себя Лоренцо, отец которого никогда не признавал его. Может, это и сделало его таким, каким он стал?
Они с Лоренцо были такими разными и при этом такими невыносимо похожими своими семейными драмами. Оба держались за единственное материальное доказательство того, что у них вообще были когда-то семьи, — их дома. И хотя палаццо Лоренцо было в безупречном состоянии, оно было таким же бременем для него, как Мэддок-Манор — для нее.
— Лоренцо… — Эллери сделала шаг к нему.
Надежда крепла в ее душе. Они были похожи хотя бы в этом, и это дало ей возможность понять, что через непреодолимую пропасть между ними можно было перекинуть мостик. То, что, казалось, разводило их, могло и притянуть их друг к другу.
— Что? — Погруженный в свои мысли, он повернулся с таким видом, словно забыл о том, что она здесь. Он выглядел отрешенным, и она поняла, что он снова закрывается от нее.
И тут Эллери поняла, что ей надо делать — и что надо делать Лоренцо. Она подошла к нему вплотную и подняла руки к его плечам, притягивая его к себе. Он напрягся, сопротивляясь, и она прижалась всем своим телом к нему с мольбой о том, чтобы он принял эту ее уступку. Она не позволит, чтобы это разлучило их. Не позволит, чтобы кто-то из них отступил, закрылся.
— Отвези меня в свой настоящий дом, — сказала Эллери. — В Неаполь. Твоя мама все еще там?
— Да…
— Отвези меня туда, — тихо попросила Эллери, все еще прижимаясь к нему всем телом. — Покажи мне свой дом, не этот… этот мавзолей. Покажи мне себя.