— Ну, здравствуйте, Клаус. Ко мне как раз вчера заходил ваш давний приятель (тут мое сердце ёкнуло — это какой еще давний приятель?) и мы вас вспоминали. Хотите кофе? Я себе налью, и вы присоединяйтесь.
«Присоединяйтесь, барон, присоединяйтесь», мрачно и тихо пробормотал я.
— Вы что-то сказали?
— Я не пью кофе. Можно закурить?
— Курите, Клаус. Мне казалось, вы бросили?
— Трудно отказаться от старых привычек.
Старик кивнул, пробормотал что-то себе под нос и вышел из комнаты. За стенкой тявкнул пес, Отто сказал что-то успокаивающее. Через пару минут он вернулся с кофейником на подносе и чашками.
— Это на случай, если вы передумаете. Отличный я вчера купил кофе в русском магазине…
Сюрреализм ситуации медленно, но верно начал зашкаливать. Я нервно вытащил из кармана серебряный портсигар и вставил в мундштук папиросу. Хорошо, что ребята на киностудии снабдили меня аутентичной зажигалкой и прочими причиндалами, а то красиво бы я смотрелся с пластиковым «Биком» и пачкой «Кента». Хорошие ребята, работают споро, не задают лишних вопросов — надо будет запомнить адресок. Надеюсь только, что они не сочли меня извращенцем, старательно готовящимся к садомазохистской оргии с нацисткими мотивами.
Пока я нервничал и возился с никак не желающей работать древней зажигалкой, Отто продолжал говорить, как ни в чем не бывало:
— Поверите ли, Клаус, лишь сейчас я начал понимать, какими мы все были наивными дурачками. Мы казались себе молодыми богами, спешащими на битву с драконом, и упрямо не хотели замечать, что дракон наш — никакой не дракон, а червяк, пляшущий на крючке у совсем других сил. Нити судьбы были сплетены так аккуратно, что преступлением было бы нарушить их точный узор. Да у нас бы и не получилось…
Я прочел кое-что о заговоре, но недостаточно, чтобы долго поддерживать беседу в этом ключе. Надо было срочно менять тему. Я не нашел ничего лучшего, чем брякнуть:
— Как вы жили все эти годы?
Отто снова посмотрел на меня со старческой благожелательностью.
— Хорошо жил. Хотелось бы, конечно, пожить и еще, однако я и так нахватал у судьбы лишнего. Я не боюсь смерти. Скажите, Клаус, как оно там?
— А ваш вчерашний гость вам не рассказывал?
— Эрвин? Нет, старый лис расспрашивал меня об Африке. Он успел влюбиться в их сухие равнины, и очень сожалел, что не мог сопровождать меня в моем путешествии по Нилу. Поверите ли, мне удалось обнаружить очень интересные статуи…
Разговор явно уклонялся не туда. Я пошел на второй виток.
— Вы говорили о нитях судьбы. Вам, Отто, никогда не приходило в голову, что их можно… разрубить?
Старик нахмурился и отставил чашку. Некоторое время он вглядывался в меня, в красноватых отблесках искусственного огня и желтом ореоле лампы. Наконец, пожевав тонкими морщинистыми губами, произнес:
— Знаете, мне кажется, что вы не Клаус.
«Приехали», — подумал я.
— А кто же, по-вашему?
Старик повозил по столу длинными пальцами, нащупал переключатель лампы и вдруг повернул его так, что светильник вспыхнул на полную мощность. Я вскинул руку к лицу: мой зрачок все еще не привык к резким перепадам света.
— Да, вы не Клаус, — сухо сказал старик. — Можете снять повязку.
Я хмыкнул и стащил черный наглазник. Отто некоторое время смотрел на меня, склонившись вперед и положив руки на колени. Наконец сочувственно покачал головой и спросил:
— Было очень больно?
Такого вопроса я не ожидал и слегка растерялся.
— Не слишком приятно, когда вытекает глаз.
Старик опять пожевал губами и неожиданно выдал следующее:
— Вы не должны его винить. Конечно, Йозеф иногда ошибается, и цена его ошибок велика. Однако представьте, что случилось бы, если бы он бездействовал.
Так, с меня хватит. Я сдернул фальшивый протез и снова нацепил повязку, и только потом поинтересовался:
— Кто такой Йозеф?
— Йозеф Менне. Так, по крайней мере, он представился мне тогда, в сорок шестом. Возможно, вы знаете его под другим именем.
— Давайте сразу договоримся. Я, как вы понимаете, не собираюсь причинять вам вреда. Но хотел бы услышать правду. Для начала, удостоверимся, что мы говорим об одном и том же… человеке. Тридцать пять-сорок лет, темные волосы с сединой. Невысокий, светлые глаза, серые или серо-голубые…
— Да, да, да, — нетерпеливо ответил старик. — Йозеф Менне. Чудотворец, убийца, провидец и поэт.
— Поэт?
— А вы не знали?
— Не успел познакомиться с этой стороной его многогранной личности.
Старик с усилием поднялся и прошаркал к книжным полкам. Роясь среди каких-то старых разнокалиберных томов. Он спросил, не оборачиваясь:
— Вы читаете по-русски?
— И на многих других языках.
— Хорошо.
Тяжело опираясь на трость, он развернулся и проковылял к столу. Бросил на диван рядом со мной тонкую тетрадку.
— Пролистайте на досуге. Не Гейне и не Байрон, конечно, но, может быть, вам понравится.
Я открыл тетрадь на развороте. Пожелтевшая от времени бумага. Чернильные строчки: действительно, стихи. «Погляди-ка, Грег…» Поглядим позже.
— Он часто вас навещает?
— Не так чтобы часто. Я бы предпочел, чтобы он заходил почаще: все-таки, согласитесь, мертвые — хотя и благодарная, но скучноватая аудитория.
А старик, оказывается, не столь уж безумен…
— Мертвые не сообщают последних новостей и не задают вопросов.
— А он?
— С ним мы подолгу беседуем. Многие его взгляды мне неприятны, я бы даже сказал, отвратительны…
— Тем не менее, меч вы ему отдали? Чем он вас подкупил: излечением от рака? Вселенскими тайнами?
Отто строго поглядел на меня:
— Вы, молодой человек, забываетесь. Йозеф ничем меня не подкупал. Я выслушал его. Точнее, мы долго говорили — в горах было холодно, мы жгли костры в пастушеских шалашах, совсем растрепавшихся за зиму. Костры жгли в ямах, чтобы не заметили патрули. Я не мог спать, да и не хотелось — казалось ведь тогда, что дни мои сочтены. Зачем же тратить на сон последнее? И мы беседовали. Правда, под конец уже больше молчали. Я стал так слаб, что едва мог проглотить кусок хлеба и сделать пару глотков воды. Когда мы подходили к монастырю, Йозеф практически тащил меня на себе.
— И меч…
— Меч я не отдавал ему до самого монастыря.
— Ага, — сказал я по-русски, — я понесу чемоданы, а ты, Крокодил Гена, понеси меня.
— Что?
— Не обращайте внимания. Глупая шутка. Так о чем же вы говорили?