Невероятно, и природа и люди словно сговорились развести их в разные стороны, а они вместе.
— Жаль, нельзя это сфотографировать на память. — Он показал на дом в искрящихся сосульках.
— Как красиво!
— Тебе нравится? — Тэннер накрыл ладонью ее руку. — Я не говорю об этом с ребятами, с которыми мы вместе работаем. Наверное, все понимают красоту по-своему.
Он замолчал, а у нее вдруг возникло впечатление, словно она заглянула ему в душу. Она знала, что он чувствует на рассвете при виде нетронутого снега и как близко принимает к сердцу ее мучения. Она могла говорить с ним о своем детстве, не сомневаясь, что он никогда не осудит ее.
— Это трудно? Трудно завоевать уважение спасателей?
— Иногда. — Тэннер погладил ей руку. — Если ты уверен в себе, остальные проникаются этой уверенностью.
Милейн облизнула губы.
— У нас то же самое. Если медицинская сестра не впадает в панику, как бы ни было тяжело, больному всегда легче.
— Потом можно расслабиться.
— И то слава богу. Я помню свою первую аварию. Трое подростков. Правда, ничего страшного не случилось, но все-таки порезаны они были здорово, и кровь текла ручьями. Девочка билась в истерике, и мне ничего не оставалось, как пару раз ударить ее по щекам.
— А потом что?
Она ответила честно:
— Потом я пошла в сестринскую и разревелась там. Пришла старшая сестра. Я думала, она меня выгонит, а она только сказала, чтобы я не стеснялась плакать.
— Реакция. Как тут оставаться спокойным? Мы же люди все-таки.
Милейн подождала, пока Тэннер заглушит мотор.
— А ты говоришь своим ребятам, что это в порядке вещей?
— Говорю. Я работал с одним старым лесником, который считал, будто настоящий мужчина не должен показывать, что он чувствует. Он не показывал. Но и пил чуть ли не каждый вечер, чтобы заснуть. Тогда я решил не скрывать ничего. Как сегодня… — Тэннер повернулся к Милейн. — Я хочу провести эту ночь с тобой. Я хочу, чтобы все было хорошо, и если для этого не надо ни о чем говорить…
— Не говорить?
— Ни о чем таком, что мы не можем изменить.
Милейн проглотила слезы и кивнула. Несмотря ни на что, он ее не бросил. Пока не бросил.
— Сегодня, — сделав над собой усилие, проговорила она. — Это все, что у нас есть.
— У всех так. Один час. Одна ночь.
Когда рассвет засверкал тысячами льдинок на Маммотских озерах, Милейн решила, что узнала наконец нечто бесценное. Она узнала, как можно утонуть в ночи.
Еще не совсем проснувшись, она наслаждалась теплом, исходившим от сильного тела рядом с ней. Теперь она знала это тело не хуже своего собственного. Они мало говорили в эту ночь, но не потому, что им нечего было обсудить, а потому, что происходившее ночью не требовало слов.
Милейн вдохнула запах одеколона, мыла и пота, мужской запах, без которого она не представляла себе жизнь теперь. А каким он был любовником! Сколько в нем было сдержанной силы и страсти!
Не желая прощаться с ночью, но понимая, что все равно придется возвращаться в реальную жизнь, Милейн открыла глаза. В комнате было прохладно, но Тэннер не прятал руки под одеялом. Она обратила на это внимание. Даже во сне он сохранял облик сильного мужчины.
Она думала о том, какими властными и нежными были эти руки ночью. А если бы она спросила, будут ли эти руки поддерживать ее всю жизнь, что бы он ответил?
От этой мысли она окончательно проснулась.
Раньше она об этом не задумывалась. Не позволяла себе. Однако после такой ночи вопрос был неизбежен. Подобно ей, Тэннер был не из тех, кто сходится с кем попало. Он кружил женщинам головы. Милейн не сомневалась в этом. Но если бы в его жизни было много женщин, она бы сразу поняла. Удовлетворив голод, он оставил бы ее в покое. А он вел себя иначе, старался угодить ей, дать то, что она хочет.
Завтра! Она хочет, чтобы он был здесь и завтра. Но как попросить об этом?
— Ты проснулась?
Милейн вздрогнула от неожиданности. Ей не хватило времени додумать до конца…
— Похоже на то. А ты?
— Я думаю, — сказал он и прижал ее к себе.
Милейн решила, что, если так пойдет дальше, они никогда не вылезут из постели.
— Думаешь? Как интересно!
— Нет, уже не думаю. Я решил. — Он провел кончиком языка по ее уху.
— Решил?
— Серьезно решил. И решение это жизненно важное. Тебе надлежит сделать то же самое.
— Ну?
— Хотя мне очень нравится жевать твое ушко, я все же кое-что надумал. — Он чуть отодвинулся и взял в ладони ее грудь. — Мы должны принять решение.
Милейн вся напряглась.
— Какое?
Неужели он решил немедленно покончить с колдовством и вернуться в реальную жизнь?
— Что мы будем есть на завтрак? Я умираю от голода.
Умираю от голода? Милейн вздохнула с облегчением и подумала, что тоже не прочь поесть. Вечером она, правда, наелась до отвала, но любовные ласки быстро сожгли все калории.
— И это все? — Милейн изобразила негодование, не надеясь обмануть Тэннера. — И, полагаю, ты хочешь, чтобы я приготовила завтрак?
— Точно.
Поглощая яичницу и тосты, Тэннер сообщил, что собирается провести день на горе Джун.
— Жалко, конечно. Мне там одиноко без тебя, но ты ведь должна забрать Эмбер.
Милейн кивнула.
Тэннер жевал тосты, пил кофе, и Милейн чувствовала, как он настраивается на другой лад.
— Ты знаешь, о чем мы с Крисом говорили? Я спросил его, почему он не позволяет тебе удочерить Эмбер, а он стал рассказывать о родителях и о своей ответственности.
Милейн сразу стало холодно.
— Это имело бы смысл, если бы ты знал его родителей.
— Так расскажи мне о них.
Ей очень не хотелось говорить о родителях Криса перед расставанием, но она понимала, что должна была выполнить просьбу Тэннера.
— Я их нечасто видела. Когда они приезжали к нам, то разговаривали в основном с Крисом о его делах и о «достижениях» Эмбер. Словно она была вложенным капиталом. Не помню, чтобы они хоть раз ее поцеловали. Эмбер ни разу не обрадовалась их приезду. А ведь должна бы…
— Почему?
— Думаю, дети инстинктивно понимают, кто хочет быть с ними, а кто — нет. Они не умеют порой это выразить словами, но чувствуют. Родители Криса не хотели.
— Холодные люди.
— Да, — согласилась Милейн. — Холодные. Я никогда не встречала такой сдержанной женщины, как мать Криса. Его отец еще мог разволноваться, если речь шла о деле, особенно о победе над соперником. Они с Крисом часами обсуждали конкуренцию, рекламу и все такое. Я ужасно скучала. А больше они ни о чем не говорили.