— Лучше вы сами, Мартин.
Он открывал и закрывал ножницы, и я слышал, как щелкают лезвия. Острая боль пронзила раненую руку, и я стиснул зубы, чтобы не застонать. Маркос повернулся в мою сторону.
— Кстати, о крови, вам не помешает узнать, что мы взяли вашу шлюшку, эту Исабеллу, и прежде, чем заняться с вами, повеселимся с ней…
Я поднял револьвер и прицелился ему в лицо. Блеск металла меня выдал. Опрокидывая манекены, Маркос бросился на меня, стремительно перемещаясь зигзагами, чтобы уклониться от выстрела. Он навалился на меня всем телом, и его жаркое дыхание опалило мне щеку. Ножницы угрожающе лязгнули всего в сантиметре от левогo глаза. Я собрался с силами и ударил его лбом в лицо. Он скатился на бок. Я вскинул револьвер и снова прицелился ему в голову. Маркос (губа у него была рассечена) сел и впился в меня взглядом.
— Кишка тонка, — пробормотал он.
Он закрыл дуло рукой и насмешливо улыбнулся мне. Я нажал на курок. Пуля отбросила его руку назад с такой силой, словно по ней ударило молотом. Маркос упал на пол навзничь, хватаясь за искалеченное и дымившееся запястье. Лицо его, испещренное пороховыми ожогами, исказила гримаса боли, рвавшейся из разверстого рта в беззвучном крике. Я встал и оставил его среди манекенов истекать кровью в луже собственной мочи.
21
Я с огромным трудом сумел дотащиться по переулкам Раваля до Паралело, где у входа в театр «Аполо» выстроилась вереница такси. Я скользнул в первое подвернувшееся. Услышав звук открываемой дверцы, водитель обернулся. Увидев меня, он скорчил недовольную гримасу. Я рухнул на заднее сиденье, не обращая внимания на его протесты.
— Послушайте, вы ведь не собираетесь помереть там, сзади?
— Чем скорее вы домчите меня до места, тем скорее избавитесь от меня.
Шофер выругался вполголоса и завел мотор.
— Куда везти?
«Я не знаю», — подумал я.
— Езжайте, а там я покажу.
— Куда ехать-то?
— Педральбес.
Через двадцать минут далеко на холме засверкали огни виллы «Гелиос». Я указал на них водителю, к тому моменту не чаявшему, как распрощаться со мной. Он высадил меня у ворот особняка и едва не забыл взять положенную плату. Из последних сил, шатаясь, я дошел до парадных дверей и позвонил. Потом я опустился на ступени и прислонился головой к стене. Послышались приближающиеся шаги, и в какой-то момент мне почудилось, что дверь отворилась и чей-то голос зовет меня по имени. На лоб легла рука, и мне показалось, будто я узнаю глаза Видаля.
— Простите, дон Педро, — взмолился я. — Мне некуда идти…
Видаль возвысил голос, и чьи-то руки подняли меня, взяв за ноги и за плечи. Открыв глаза снова, я понял, что нахожусь в спальне дона Педро и лежу на той самой постели, которую он делил с Кристиной недолгие месяцы своего супружества. Я испустил вздох. Видаль стоял в изножье кровати и смотрел на меня.
— Не разговаривай сейчас, — велел он. — Врач уже едет.
— Не верьте им, дон Педро, — простонал я. — Не верьте.
Видаль кивнул, сжав губы:
— Нет, конечно.
Взяв одеяло, дон Педро укрыл меня.
— Я спущусь, чтобы встретить доктора, — сказал он. — Отдыхай.
Через некоторое время моего слуха достигли голоса и шаги, направлявшиеся в спальню. С меня сняли одежду, и я ухитрился разглядеть, что мое тело с головы до пят, словно кровоточащий плющ, покрывали десятки порезов. Я чувствовал, как из моих ранок пинцетом выдирают осколки стекла вместе с лоскутами кожи и мяса. Затем я ощутил жжение от дезинфицирующих средств и уколы иглы — это доктор зашивал мне раны. Боли больше не было, только смертельная усталость. Перевязав, зашив и подлатав, словно порванную марионетку, доктор с Видалем укутали меня, подложив под голову подушку, самую мягкую и удобную из всех, что я знавал в жизни. Я открыл глаза и посмотрел в лицо доктору, сеньору с аристократическими манерами и благожелательной улыбкой. В руках он держал шприц.
— Вам повезло, молодой человек, — сказал он, делая мне укол в руку.
— Что это? — пробормотал я.
Рядом с доктором появился Видаль.
— Лекарство поможет тебе уснуть.
По моей руке заструилась прохлада, потоком заливая грудь. Я провалился в колодец из черного бархата, а Видаль и доктор взирали на меня сверху. Мир смыкался вокруг меня, сжавшись в каплю света, испарившуюся в руках. Меня охватил покой — сладостный, химический и беспредельный. И хотелось, чтобы он длился вечность.
Мне вспоминается пространство, заполненное темной водой подо льдом. Лунный свет касался ледяного свода над головой, рассыпаясь мириадами светлячков, качавшихся в волнах уносившего меня течения. Белое одеяние медленно колыхалось, сквозь тонкую ткань просвечивали очертания ее тела. Кристина простирала ко мне руки, а я боролся с холодным и сильным течением. Наши руки разделяли миллиметры, когда за ее спиной вдруг распростерло крылья облако мрака и обволокло ее, словно взрыв краски. Щупальца черного света опутали ее руки, шею и лицо и силой утащили в темноту.
22
Я проснулся, услышав собственное имя из уст инспектора Виктора Грандеса. Я резко сел, не понимая, где и как очутился, ибо комната более всего напоминала номер-люкс в большом отеле. Обжигающая боль от десятков порезов, покрывавших тело, вернула меня к действительности. Я находился в спальне Видаля на вилле «Гелиос». Дневной свет пробивался сквозь прикрытые ставни. В камине горел огонь, и было жарко. Голоса доносились с нижнего этажа. Педро Видаль и Виктор Грандес.
Не обращая внимания на жалящую боль, пронзавшую плоть при каждом движении, я встал с постели. Моя грязная и окровавленная одежда валялась на кресле. Я разыскал пальто. Револьвер по-прежнему покоился в кармане. Я взвел курок, затем вышел из спальни и добрался до лестницы. Ориентиром мне служили раздававшиеся внизу голоса. Я спустился на несколько ступеней, прижимаясь к стене.
— Выражаю сочувствие по поводу ваших агентов, инспектор, — услышал я слова Видаля. — Заверяю вас, что если Давид свяжется со мной или я узнаю что-нибудь о его местопребывании, то немедленно вам сообщу.
— Благодарю за помощь, сеньор Видаль. Сожалею, что пришлось побеспокоить вас при таких обстоятельствах, однако положение чрезвычайно серьезное.
— Я понимаю. Благодарю, что взяли на себя труд прийти.
Шаги направились в вестибюль, стукнула входная дверь.
Затихающий в удалении хруст гравия под подошвами в саду. У подножия лестницы слышалось тяжелое дыхание Видаля. Я спустился еще немного и увидел, что он стоит, уткнувшись лбом в дверь. При моем появлении он открыл глаза и повернулся.
Видаль не вымолвил ни слова. Он только скользнул взглядом по револьверу у меня в руках. Я положил его на столик, стоявший у последней ступени лестницы.