— Таджик, что ли? — Ашот сразу определил национальность пузанчика, выпадающего из общей картины. — А хрена ты тут делаешь?
За что сразу получил тычок меж лопаток, от которого едва устоял.
— Таджик, да, — радостно кивнул мужчина в тюбетейке. — Путин меня гнал еще, а я не ушел. И ты вот гонишь, да? Что делаю тут, да? Ай-я-яй. Я тут шашлык делал, чебурек делал, плов делал. А ты меня гонишь, не делай говоришь, да?
Чуть повернув голову, Ашот скосил глаза — в ожидании следующего удара. Затем потер свой внушительный шнобель и кивнул на парующее варево:
— Что-то большая какая-то кастрюля…
— Это не кастрюля. — Бахир без спросу сел прямо на дощатый пол, и его за это даже не пнули.
— Это казан, — закончила мысль татарина Мариша. — Тебе ли, Ашотик, не знать, ты ж у нас по жратве первый спец.
Пока «варяги» негромко переговаривались, в «красном уголке» собиралось все больше и больше народа. Кое-кто опирался на трость, был один на костылях, двух старушек привезли в скрипучих креслах для инвалидов.
— А на кой вообще казан этот? — Ашот ухмыльнулся. — На всех, что ли, за раз жратву варите? Что-то не видно тут сытых рож.
— То-то и оно, Ашотик, то-то и оно… — Даниле не понравился таджик. И казан тоже не понравился. И не понравилось всеобщее собрание трудового коллектива Гремихи.
Толстяк нахмурился, что было признаком повышенной умственной активности.
— Чего такой серьезный? — Таджик подошел ближе, остановился шагах в пяти от Ашота. — Не надо серьезный, от серьезный худой будешь. Казан — чтоб угощать вас будем, гостей дорогих.
— И чем же?
— Как чем? Обижаешь! Пловом, конечно.
— Пловом? — заинтересовался Бахир.
— Пловом, — уверенно кивнул таджик.
— И рис у вас есть, и морковка, и барбарис? — Бахир сглотнул слюну.
Таджик вмиг погрустнел:
— Нет. Ничего нет. Риса нет, да.
— И все-таки плов?
— Да-да, плов, да! — Таджик весело закивал. — Ням-ням, пальчики оближешь! — И добавил, указав на Ашота: — Его пальчики.
— Что?! — встрепенулась Мариша.
— Хороший барашек. Жирный. — Таджик больше не улыбался. Он стащил с макушки тюбетейку, вытер ею вспотевшее красное лицо. Подойдя к столу у ряда ржавых печек, взял здоровенный нож, больше похожий на средних размеров меч-кладенец, и неспешно, чуть ли не пританцовывая от возбуждения, направился к Ашоту.
Замолчавший было аккордеон вновь заскрипел, хор нестройно подхватил местный хит — единственный в репертуаре заполярной рок-группы:
И потому звучат стихи и песни,
Хотя апрель и май метель метет.
Я не скажу, что края нет чудесней,
Но здесь чудесный собрался народ.
Угу, чудесней не бывает. Что там рассказывали о Мончегорске? Похоже, и здесь не брезгуют человечиной, пусть даже радиоактивной… Данила дернулся навстречу таджику, но его тут же схватили сзади, скрутили руки. То же самое произошло и с его товарищами. Дольше всех сопротивлялся Ашот, но и его уломали: двое стариков держали его за ноги, двое — за руки, а еще один задрал ему подбородок так, чтобы ничто не мешало перерезать «барашку» шею.
Обитатели Гремихи щербато заулыбались. Кое-кто даже захлопал в ладоши.
Надо было что-то делать… как-то изменить ситуацию… Ведь это просто смешно — сдохнуть в руках старичья за шаг до намеченной цели!
— Вы не понимаете, мы должны спасти всех! Уничтожить слизней! У нас задание! — Данила отчаянно пытался хоть что-то придумать.
Ашот безуспешно вырывался. У Мариши из глаз брызнули слезы.
Между таджиком и Ашотом всего ничего уже.
Бахир, который стоял рядом с толстяком, боднул затылком деда, что держал его сзади. Дед вскрикнул, схватился за лицо. Его такой же престарелый товарищ отпустил руку чужака, чтобы помочь, — этого оказалось достаточно, чтобы Бахир освободился, нанося удары направо и налево.
— Тварь! — Татарин кинулся к пузану в тюбетейке, взмахнул кулаком, но пузан увернулся, двигаясь неприлично ловко для своих лет и комплекции.
А в следующий момент Бахир застыл.
И удивленно моргнул, глядя, как на пол под ним капает кровь.
— Реально, что такое?.. — Он осел, завалился на бок.
Мариша вскрикнула.
Таджик вытер лезвие ножа о рукав халата. А потом задумчиво посмотрел на девушку:
— Или ты барашек сегодня? Худой такой барашек…
Данила взвыл, дернулся изо всех сил. Он почти вырвался. Но лишь почти.
Таджик задумчиво переводил взгляд с Мариши на Ашота и обратно.
Белый как бумага Ашот с трудом выдавил из себя:
— Слышь ты, чурка!..
Он не мог не знать, на что нарывается. Но он прикрыл Маришу своим телом. Его оскорбление конечно же стало решающим в выборе жертвы — таджик шагнул к нему.
И тут Дана осенило. Стоп! Радиоактивное мясо! Радиация! На этом можно сыграть. Попытка уж точно не пытка.
Он быстро, не боясь уже спровоцировать залп из всего наличного огнестрела, поднял руку — мол, обратите внимание и не казните, а дайте слово молвить.
— Уважаемые, а счетчик Гейгера у вас есть? Не хочу портить вам аппетит, но…
Хор замолчал, аккордеон издал протяжный стон — и в доме престарелых стало тихо-тихо. Слышалось лишь хриплое, простуженное дыхание.
Таджик замер с занесенным для удара ножом.
— Радиация? — наконец сказал дед с двустволкой.
Вопрос прозвучал так обреченно, что Данила сразу уверился: его догадка верна — абы что пенсионеры жрать не будут.
— Она самая. Проверьте, не стесняйтесь. Плов — это замечательно, но мне не хотелось бы, чтобы нас потом нехорошо вспоминали. Ну, вы понимаете: скушаете нас — и вам всем хана.
Блеснув влагой на глазах, Мариша подмигнула Дану. На полу застонал Бахир.
У таджика в прямом смысле опустились руки. И главное — опустилась та конечность, в которой он сжимал тесак.
Затравленный взгляд Ашота стал сначала удивленным, потом насмешливым. В нем закрепилась самоуверенность на грани наглости — толстяк уже понял, что в качестве барашка больше не устраивает гремихинцев. Окончательно это выяснилось, когда трудолюбивые старички откопали в своих пожитках древний ДП-5Б [31] со шкалой микроамперметра на зеленой поцарапанной панели и с зондом на удлинительной штанге. Установить пригодность Ашота как источника белка доверили беззубому в тельняшке. С минуту примерно тот соображал, как нацепить наушники на свои оттопыренные органы слуха, потом столько же опасливо поглядывал на толстяка.