Слушая старика, Зайцев все более впадал в болезненную тоску. Поверить в то, что это реально существует, было почти невозможно. Плохо освещенная пещера, в которой он оказался, походила на склеп, а сам староста — на мертвеца далеко не первой свежести. «Бред, — думал Алексей. — Это даже не пигмеи Камеруна и не амазонские индейцы. Это земляные человекообразные обезьяны, почему–то говорящие по–русски. Интересно, в соседних деревнях хоть кто–то знает об их существовании, или мне все это снится? Может, я отравился ядовитыми испарениями и брежу? Может, я лежу сейчас где–нибудь на гнилом болоте, на островке и галлюцинирую?» Зайцев начал вспоминать, рассказывал ли кто–нибудь в Разгульном о поселении по ту сторону болот и его страшных обитателях, но за всю неделю, которую он провел у родственников, Алексей слышал лишь бородатые советские анекдоты, жалобы на плохую жизнь, да несправедливые упреки в том, что у них в Москве булки и колбаса растут прямо на деревьях.
В пещеру вернулась хозяйка с глиняной миской дымящейся картошки. Она так же ловко переползла через старика, протянула гостю завтрак и зашептала:
— Шалавы эти набежали. Сучки течные…
— Танька, достань, — повелительно перебил её староста, и хозяйка, словно фокусница, вытянула из лохмотьев старика книгу в истлевшем сафьяновом переплете, с совершенно затертым названием и почти исчезнувшим тисненым профилем.
— Вот в этой книге сказано, как мы должны жить, — кивнул староста в сторону хозяйки. — Жалко, прочитать не можем. Слова все какие–то мудреные. Знаешь грамоте?
Появление в земляной норе настоящей книги поразило Зайцева больше, чем сама пещера, а в руках грязной изуродованной дикарки она выглядела особенно нелепо.
Алексей осторожно взял книгу, долго рассматривал сотни раз скобленый, измочаленный переплет, а затем раскрыл её на титульном листе. «Устав Вооруженных сил СССР», — про себя прочитал Зайцев и захлопнул книгу.
— У вас что же, и грамотных нет? — поинтересовался он и сам удивился своему вопросу. — Хотя, да, понимаю.
— Да, что называть грамотным, — уклончиво ответил старик и, пожевав губами, добавил: — Когда–то был один шибко грамотный, давно онемел.
В ожидании, когда начнут читать, староста вытянул шею и застыл с вожделением онаниста на сморщенном изуродованном лице. Вид его был отвратителен: в темном провале рта поблескивал мокрый язык, рубцы на запечатанных глазницах походили на швы, отчего казалось, будто глаза у него зашиты, а шевелящиеся крылья носа, благодаря пляшущему пламени коптилки, постоянно изменяли выражение лица. Чтобы окончательно походить на огромное насекомое, ему не хватало только усиков–антенн и жвал.
— Ну? Читай, — не выдержал старик.
— Не могу, — соврал Алексей. — Я тоже неграмотный.
— Неграмотный, — одними губами проговорил старик, и на лице его появилось выражение то ли досады, то ли разочарования. Он кивнул хозяйке, та осторожно, не спуская с Зайцева глаз, вынула у него из рук книгу и вернула её на место — ловко закопала в грязных лохмотьях старосты. — Ты не тот стояк, — разочаровано прошептал старик.
После признания Алексея, староста потерял к нему всякий интерес. Несколько раз качнувшись из стороны в сторону, не разворачиваясь, он медленно начал выползать из норы и вскоре окончательно скрылся во мраке тоннеля.
— Не тот, — услышал Зайцев его голос, и кто–то невидимый передал новость дальше.
Алексей не знал, что ему делать: последовать ли за стариком или выждать, когда тот освободит проход. От разговора со старостой у него осталось неясное ощущение вины, жалости к этим людям и желание помочь, но ещё больше ему хотелось поскорее выбраться отсюда и забыть о существовании подземных калек.
— Ешь, — сказала Танька и этим самым вывела его из состояния оцепенения.
— Ах, ну да, давай. Кто знает, когда еще.., — принимаясь за угощение, сказал Зайцев.
Очищая картофелину, он думал о «священной книге». «Может сказать старику, что он носит под брюхом? Вообще–то не стоит. Это все равно, что развенчивать библию. Что, мол, на самом деле в ней зашифрована кулинарная книга. Хотя, почему бы и нет? Допустим, существует другой язык, где этими же буквами обозначаются другие звуки, а значит слова и звучат иначе, и имеют другой смысл. И «Нет ничего нового под солнцем» на самом деле означает: «возьмите полстакана муки». Не поверит. А начну настаивать… кто его знает? Разоблачение святынь — дело неблагодарное и опасное.»
— Бред, — тихо проговорил Алексей.
— Кого? — откликнулась хозяйка. Она лежала на боку, положив голову на локоть и наблюдала за гостем.
— А ты можешь объяснить, что сейчас происходит наверху? — спросил Зайцев. Он всмотрелся в Танькино бессмысленное лицо, поморщился и сформулировал вопрос проще: — Что такое «время божьего гнева?»
— Бог посылает на землю гром и огонь, — ответила хозяйка. — Сеет смерть. — Она очень грациозно откинула назад нечесанную голову и так томно потянулась, что Алексей опустил взгляд и принялся торопливо есть.
— А почему не слышно грома? — мрачно спросил он.
— Время Великого затишья, — проговорила Танька.
Так ничего и не поняв, Зайцев торопливо разделался с последней картофелиной, поколебавшись, вытер руки о брезентовые штаны и попросил принести ему воды. Хозяйка моментально схватила кружку и выскользнула из пещеры.
«Не тот, — усмехнувшись, подумал Алексей. — Очень хорошо, что не тот. А то сожрали бы к чертовой матери как кролика или изнасиловали всей кодлой под барабанную дробь. Ведь кому рассказать, не поверят.» В ожидании воды, он растянулся на подстилке и закрыл глаза. То, что за этим таинственным, мифологическим названием «время божьего гнева» скрывалось нечто реальное, у него не было сомнений. Об этом явно свидетельствовали культи вместо рук и ног у всех, с кем Зайцев сталкивался в подземелье. Но несуразное объяснение хозяйки и это новое — «время великого затишья» — совсем сбили его с толку. «Сеет смерть, — вспомнил он. — Черт знает из чего рождаются религии».
Танька вползла в пещеру, протянула ему ещё мокрую кружку и тут же принялась стягивать с себя бесформенный мешок, под которым не оказалось больше никакой одежды. На животе у неё Алексей заметил что–то вроде кожистого панциря или огромной чешуйчатой кирасы. В сочетании с наростами на локтях, они напоминали рыцарское облачение, надетое на непропорционально широкое, какое–то расплющенное голое тело. С недоумением и одновременно любопытством Зайцев наблюдал за раздеванием и мысленно придумывал название этому зрелищу: «некростриптиз», «зоошоу», «склепосекс». Закончил он «скотоложством» и «некрофилией». А когда голая хозяйка заползла к нему на подстилку, он окончательно прозрел.
— Нет–нет–нет, — отшатнувшись к стене, испуганно выпалил Зайцев. Нет, я не могу. Я женат. И вообще… — Но Танька как–будто не слышала его. По–мужски настойчиво и очень деловито она попыталась подмять стояка под себя, полезла руками под куртку, и ему стоило не малого труда, что бы вырваться из её сильных объятий.