— Игорь, помоги! — каким–то знакомым женским голосом взывало к нему чудовище. Лупцов остановился, попытался вспомнить, кому принадлежит этот голос, но так и не вспомнил. А существо в овраге, очевидно, приняв остановку человека за колебания, закричало жалобнее и настойчивей:
— Игорек, милый, помоги же мне!
Взяв ружье наперевес, Лупцов осторожно пошел на голос. Ему было по–настоящему страшно, пальцы, лежащие на курках двустволки, дрожали, и он боялся, что случайно может нажать посильнее и выпустить в воздух оба заряда, которые неизвестно еще как и когда могут пригодиться.
Чудовище из ямы еще раз дало о себе знать, и Лупцов понял, что подошел совсем близко. Оно было где–то под ним, на самом дне неглубокого оврага, среди махровых серебристо–голубых кустов. Остановившись, Лупцов поискал глазами то место, где оно лежало: едва заметная разница в цвете и редкие волнообразные движения выдавали искусного провокатора.
— Ну, вот он я! — вызывающе крикнул Лупцов.
— Помоги, Игорек, — бессовестно лгал знакомый голос, а Лупцов вскинул ружье, навел стволы на монстра и пробормотал:
— Сейчас помогу. Сейчас ты у меня пообедаешь картечью, жаба инопланетная.
И все же стрелять ему не пришлось. Лупцов вдруг услышал нечто, сильно удивившее его:
— Стреляй, Игорек, стреляй скорее. Не могу больше. — После этих слов руки как–то сами опустились у Лупцова. Некоторое время он в растерянности стоял и смотрел на дно оврага, а тем временем бесформенная масса в яме зашевелилась, прямо посредине ее образовался голубой пузырь размером с футбольный мяч, который словно под рукой невидимого скульптора вдруг обрел форму головы. Постепенно на пузыре обозначились и черты знакомого лица — некой женщины, с вялыми губами и страдальческим взглядом. И тут Лупцов вспомнил, где он видел женщину с подобным лицом. Это было во время неудачного похода в центр города, когда они с Иваном Павловичем зашли во дворик отдохнуть. Это была мать двоих детей из песочницы.
Лупцов вспомнил и только тут заметил, что две голубые женские руки, словно змеи, тянутся к нему из оврага прямо по серебристо–голубому покрову. Руки быстро удлиннялись, а голос при этом, не переставая, душераздирающе шептал:
— Спасибо, Игорек, спасибо, милый!
Осознав .наконец, что происходит, Лупцов отступил на шаг, тряхнул головой, будто избавляясь от наваждения, а затем бросился бежать прочь от страшного места. На бегу он бормотал проклятья, плевался и громко предрекал всей этой нечести самый жуткий и мучительный конец.
Хорошенько обработав сапоги бензином, Лупцов вошел в дом и чуть было не столкнулся с белесым, будто сотканным из тумана, привидением, которое ловко увернулось от столкновения и плавно проследовало в соседнюю комнату. Самое странное было то, что Люцифер никак не отреагировал на появление странного гостя. Он встретил Лупцова как горячо любимого хозяина после долгой разлуки, громоподобно пролаял три раза, что, очевидно, означало: ну наконец–то ты вернулся. А он стоял на пороге дома, почесывал собаку за ухом и думал о том, что либо он давно сошел с ума, либо непонятно каким образом оказался бог знает в каком мире, где при относительном сходстве внешних форм параллельно существует неведомая ему, фантомная жизнь, для которой он, скорее всего, является лишь сверхплотной бесформенной массой или неизвестным природным явлением.
— Я живое разумное существо! — крикнул Лупцов вдогонку привидению, а Люцифер в ответ на это взвизгнул, будто тоненько рассмеялся, кинулся в угол комнаты и принялся скрести доски.
Лупцов и сам еще при осмотре дома заметил этот прямоугольник в углу, который был не чем иным, как крышкой погреба.
Погреб оказался большим и глубоким, с кирпичными стенами и крепкими, навечно поставленными стеллажами. На стеллажах вдоль стен стройными рядами стояли разнокалиберные банки с вареньем, консервированными овощами и соками. Ощупывая банки, Лупцов проглотил слюну, прикинул, на сколько хватит всего этого богатства, и по его подсчетам вышло, что год он вполне может протянуть на одних только консервах. Но эйфория от находки прошла быстро. Подсчет напомнил Лупцову о том, что когда–нибудь продукты кончатся, к тому времени в лесу вымрут последние животные, и он встанет перед выбором, перед страшным выбором: какой ему умирать смертью. Вываляться ли в плесени и к утру превратиться в кокон или умереть голодной смертью.
На глаза Лупцову попалась большая, не менее трех литров, бутыль с прозрачной жидкостью. И легкий синевато–жемчужный оттенок, и газетная дуля, которой бвла заткнута бутыль, навели Лупцова на мысль, что это обыкновенный самогон.
Находка пришлась как нельзя более кстати. Лупцову вдруг страшно захотелось выпить. Он выставил бутыль на пол, выбрался из погреба и прикрикнул на Люцифера, который принялся грызть газетную дулю.
Люцифер радостно взвизгнул, отпрянул от бутыли и как разыгравшийся щенок начал нападать на Лупцова, то вставая на задние лапы, то прижимаясь к полу всем телом. Он делал это неуклюже и тяжело, громко ударяя лапами по полу и, как показалось Лупцову, именно из–за этого в комнате появилось белесое, едва видимое при дневном свете, привидение. Оно прошло между Лупцовым и собакой, и Люцифер моментально успокоился. Это обстоятельство озадачило Лупцова. Он подумал, что, наверное, существует какая–то связь между поведением собаки и появлением фантомов.
Ничего удивительного в этом Лупцов не видел. Его удивляло лишь то спокойствие и даже покорность, с которым собака реагировала на появление пришельцев. А последний случай даже навел Лупцова на мысль, что собака слушается их, а может, и подослана ими. Для чего Лупцов не стал додумывать. Его все больше начинало раздроажать то, что он не один в доме, и эти странные существа — возможные виновники трагедии — беспардонно вмешиваются в его жизнь, незримо, или почти так, присутствуют в его новом жилище, а может, и наблюдают за ним, как за лабораторным кроликом. Раздражало Лупцова и его полное бессилие, невозможность как–то воспротивиться этому или хотя бы узнать у гостей, зачем они здесь и чего хотят.
День подходил к концу, когда с улицы донесся знакомый рокот мощного двигателя. Как сумасшедший, Лупцов сорвался с места и выскочил из дома… По дороге из Москвы в гору тяжело поднимался грузовик. Одолев подъем, он начал быстро набирать скорость, а Лупцов вышел на обочину и поднял руку. Ему хотелось распросить шофера о том, что же все–таки происходит в Москве, много ли народу ослось в живых, и что себе думает правительство собирается ли оно как–то бороться с этой заразой? Но шофер, не сбавляя скорости, направил машину на Лупцова, и тот едва успел отскочить к забору. Лупцову удалось лишь увидеть безумное лицо шофера — тот как–то страшно скалился и вертел головой во все стороны.
— Сволочь, — пробормотал Лупцов. — Если и не все погибли, то уж с ума точно посходили. — В этот момент Лупцова охватило такое отчаяние, он с такой ясностью и определенностью понял, что возврата к старой, нормальной жизни не будет, что весь мир погиб или бьется в предсмертной агонии, что на смену человечеству на Землю пришла другая жизнь, другой разум, который именно сейчас бесстрастно наблюдает за гибелью целой цивилизации и, наверное, уже празднует свою победу.