— Ну, с богом. — Он включил зажигание, завел мотор и, взревев, машина рванулась вперед к заросшим плесенью воротам. Не сбавляя скорости, Лупцов обернулся назад. Сзади на сиденье важно восседал огромный черный дог — Люцифер. Он преданно смотрел хозяину в глаза и на кивок Лупцова ответил громогласным лаем.
— Держись, Люцик, — крикнул лупцов и, припав к рулю, на всей скорости врезался в ворота. Металлическая громадина плавно, словно в рапиде, перелетела через машину и мягко погрузилась в плесень. Сзади послышались крики, затем автоматная очередь, но Лупцов резко повернул руль и лихо выскочил на дорогу.
Ехать на такой скорости было невообразимо приятно, ветер со свистом огибал ветровое стекло и завихрялся где–то у затылка водителя.
Через какие–нибудь пятнадцать минут Лупцов въехал в знакомый ему населенный пункт. Он торопился и потому, не сбавляя скорости, проскочил всю эту небольшую деревушку, и только когда увидел дом из свежеструганных бревен, резко затормозил. На скользкой от плесени дороге машину повело юзом, несколько раз развернуло и бросило на обочину. Машина врезалась багажником в забор, и повалила его и только после этого встала.
— Ну что, Люцик, приехали? — весело спросил Лупцов. Чернявый, вольготно развалившийся на заднем сиденье, сплюнул за борт и кивнул наверх.
— Посмотри, — сказал он. Лупцов взглянул на небо. Прямо на них с большой высоты пикировапли две черные безобразные птицы.
— Ты же обещал, — дрожащим голосом сказал Лупцов. Чернявый пожал плечами и открыл дверцу.
— Может, еще успеем, — ответил он.
Лупцов первым выпрыгнул из машины. Сдирая с себя на бегу одежду, он нагибался, хватал руками плесень и запихивал себе в рот. Он уже не оборачивался,, знал, а скорее чувствовал, что Люцифер остался в машине или около нее.
Миновав огороды, Лупцов поскользнулся, упал и кубарем прокатился по мягкой, влажной плесени до самого спуска в овраг. Там он быстро поднялся, мгновенно нашел глазами то место, где уже однажды ему приходилось стоять, и бросился вперед по склону.
— Эй, ты, — кричал он на бегу. — Я хочу тебе помочь. Слышишь, ты, жаба марсианская. Я поцелуюсь с тобой, я поцелую твою задницу…
Уже у самого края ямы Лупцов посмотрел вверх. Одна из черных птиц пикировала ему прямо на голову. И тут в метре от себя он услышал знакомый спасительный голос:
— Я здесь, Игорек. Я здесь.
Закрыв голову руками, Лупцов прыгнул.
И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали.
«Апокалипсис».
На три дня город словно сошел с ума. Толпы разряженных, подвыпивших людей заполонили все центральные площади, улицы и переулки. Ночь мало чем отличалась от светлого времени суток. Дневное светило не успевало завалиться за горизонт, как его сменяли миллионы уличных фонарей, тысячи бесконечных гирлянд самых разных расцветок, ярко освещенные витрины ресторанов, кафе и баров. Огромные голографические изображения кинозвезд возникали прямо над головами горожан, посылали им воздушные поцелуи и распадались на фонтаны разноцветных брызг. Сотни мощных прожекторов чертили в ультрамариновом небе замысловатые фигуры и надписи. Бегущие строки возвещали, кто из гостей кинофестиваля прибыл, где остановился и даже какого цвета у него лимузин. И весь этот праздничный тарарам сопровождался музыкой, треском фейерверков, разрывами петард и восторженными воплями толпы.
Сверху все это напоминало гигантского спрута: от ярко освещенного центра города иллюминация расползалась по улицам. По мере удаления щупальца ее резко истончались и к окраинам почти сходили на нет.
Все питейные заведения города были переполнены посетителями. Жаждущих выпить было так много, что столиков на всех не хватало, и те, кому не повезло, располагались где попало: одни плотно, в два ряда лепились к стойке, другие сидели на подоконниках, третьи с полными стаканами отплясывали между столами, и никто не обижался на тесноту. Наоборот, горожане братались, пили на брудершафт с первым, кто подойдет, угощали друг друга и оставались счастливы.
Тише и спокойнее было в дорогих ресторанах, где собралась респектабельная публика: высокопоставленные горожане и участники кинофестиваля. Плотность посетителей на один квадратный метр здесь была значительно ниже, хотя гости также бродили от столика к столику, стояли небольшими кучками, танцевали, но чуть менее раскованно, чем в обычных кафе. Сюда не допускались ряженые и просто любопытные, пожелавшие поближе рассмотреть любимую кинозвезду и, если повезет, получить автограф. Чопорный швейцар с золотыми галунами и лампасами чувствовал себя героем дня. Сердито, а иногда и презрительно он отмахивался от наиболее назойливых горожан, которые пытались проникнуть в ресторан в обычных джинсах или даже шортах, потому что здесь все строго следовали этикету. Мужчины были одеты исключительно во фраки и безукоризненные смокинги, женщины красовались в вечерних платьях от лучших кутюрье мира и драгоценностях от известнейших ювелирных фирм. Тихая музыка здесь не глушила излишними децибелами, воздух в зале был чист и прозрачен, хотя многие курили. А бриллиантовый блеск придавал сборищу тот самый великосветский лоск, который является сильнейшим стимулом для молодых и не очень молодых, но ужасно амбициозных служителей искусства.
Дмитрий Самолетов добирался от тихой загородной гостиницы до ресторана «Астория» на красном лакированном «ланкастере», который он привез из Москвы. Еще днем на открытии кинофестиваля он выпил несколько бокалов шампанского, а в гостинице раз пять прикладывался к бутылке коньяка, но чувствовал себя достаточно бодрым, хотя и раздраженным. Рядом сидела его молодая жена Анна, еще не такая известная, как он, актриса, но уже заявившая о себе в двух нашумевших сериалах, где она блестяще сыграла диккенсовскую героиню — очень трогательную, благородную простушку, вознагражденную за добродетель богатым интеллигентным мужем.
До центра города Дмитрий с Анной добирались вдоль живописного берега моря и ориентировались на полыхающее зарево огней. Почти всю дорогу ехали молча, каждый по–своему переживал встречу с мировым кинобомондом, и разница в предвкушении была лишь в степени пресыщенности. Для Дмитрия это был восьмой по счету кинофестиваль, четыре из которых принесли ему первые премии за лучшую мужскую роль. Анна же играла в сериалах, впервые ехала на фестиваль как актриса и не могла рассчитывать на то, что ее работу отметят на таком престижном форуме.
Анна придирчиво рассматривала себя в зеркале, проверяя прическу и макияж. При этом иногда она чуть обиженно поглядывала на мужа.
– А почему мы не поехали в «Палас»? — наконец спросила она.
– Потому что там все эти устроители и старичье, а я от них устал, — несколько капризно, с ленцой ответил Дмитрий. — Я хочу просто выпить и поболтать. Там будет Березняков. Мы еще утром договорились.
– Ты сам говорил, что мне полезно побольше вертеться перед глазами у продюсеров и фестивального начальства, — пояснила она свое недовольство выбором мужа.