— Цепью по берегу раски-иньсь! К своим прямым обязанностям приступа-ай!
Уже через пятнадцать минут по всему игнатьевскому берегу запылали костры, и по реке поплыл вкуснопахнущий дым. Старушки принялись жарить на огне кур и гусей, котлеты и колбаски. Дети засовывали под горящие дрова картофелины, а сам Клубникин переходил от одного костра к другому и специальным сапогом раздувал сияющие словно фонари, пузатые самовары.
В общем, игнатьевский лагерь напоминал стоянку татаро-монгольского хана Батыя во время его нашествия на древнюю Русь. Шум стоял невообразимый. Запах жареного мяса щекотал ноздри ныряльщиков, и те начали принюхиваться, с интересом поглядывать в сторону костров и обмениваться всякими предположениями:
— Кажется, домашние колбаски. Эх, люблю, — зажмурившись от удовольствия, сказал один из милиционеров.
— Да, с луком и перчиком… — поддержал его вынырнувший командир роты.
— Интересно, картошечку догадаются бросить в угли? — сказал пожарник.
Раскочегарив все шестьдесят семь самоваров, пенсионер Клубникин принялся зорко следить за порядком на берегу. Он переходил от одного костра к другому и строго покрикивал:
— Семеновна, переверни-ка котлеты, гореть начали. Петровна, ты зачем столько внуков привела? Они же все котлеты с колбасками поедят.
— Это хорошо, — довольно улыбаясь, ответила крошечная, сухонькая Петровна. — А то дома их ни за что есть не заставишь, а здесь вона как лопают.
— Хорошо лопают, — вынужден был согласиться Клубникин. — Надо бы организовать в деревне полевую кухню. Готовить прямо здесь на берегу для внуков, которые плохо едят дома. И по-очереди дежурить на кухне. За компанию, да на свежем воздухе они даже манную кашу будут бочками есть. Надо бы вечером народ собрать и обсудить этот вопрос.
— А ты чего беспокоишься, Клубникин? — спросила круглая как мячик Семеновна. — У тебя же нет внуков.
— Да, — с горечью ответил пенсионер. — Но у меня есть душа, и она иногда болит. Я может хочу, чтобы игнатьевские дети к концу лета становились здоровыми и жирными, как вон те поросята. Что б инопланетные гости могли видеть своими глазами, как мы здесь хорошо питаемся.
За час команда спасателей прочесала весь отрезок реки от места падения Цицерона до острова, но им так и не удалось найти голову робота. Постепенно все повылазили на берег, обступили костры, и как-то само собой поиски утонувшего Цицерона вылились в народные гуляния. Вокруг костров друг за дружкой носились маленькие сытые дети, собаки и поросята. Визг и лай перекрывал даже рев реактивных самолетов, которые не занимались поисками Цицерона, а просто так, по своим делам, иногда пролетали над Игнатьево.
Спасатели отогрелись у огня, хорошенько подкрепились жареным мясом и печеной картошечкой, а потом компания у одного костра вдруг затянула старую русскую песню: "Не слышны в саду даже шорохи. Все здесь замерло до утра…". К ним тут же присоединились все, кто был на берегу, и вскоре несколько сот человек очень слаженно запели: "Если б знали вы, как мне дороги подмосковные вечера-а-а".
Такого огромного хора наверное не было нигде и никогда в мире. На следующий день жители Тучково говорили, что песни было слышно даже у них, за три километра от деревни. А игнатьевцы ещё долго вспоминали эти посиделки и иногда говорили: "Что-то давно у нас роботы не тонули. Может пойдем, токарный станок утопим или сенокосилку? Хоть попоем всласть".
Из всей честной компании в веселье не принимали участия только трое: Алеша, его папа Алексей Александрович и Фуго. Они сидели у костра напротив острова и от расстройства даже отказывались есть.
— Ну что поделаешь? — пытался успокоить сына Алексей Александрович. Жизнь такая. Даже люди случается умирают, что уж о роботах говорить.
— Да, — поддержал его мимикр. — И телевизоры иногда ломаются, и пылесосы, и радиоприемники…
— Эх ты, Цицерон столько раз тебя от смерти спасал, — покачал головой Алеша. — А ты его с радиоприемником сравниваешь. — Алеша махнул рукой, поднялся и, опустив голову, побрел прочь от костра.
— А что я такого сказал? — забеспокоился Фуго.
— Ну… — начал Алексей Александрович. — Цицерон был его другом. Наверное не надо было говорить о пылесосах. Друг — это всегда больше, чем агрегат, машина или даже просто человек. Друг — это часть тебя самого.
А спасатели у костров уже затянули новую, очень печальную песню про бродягу, который переехал озеро Байкал и на другом берегу неожиданно встретил свою родную маму.
Алеша медленно брел по берегу, пока у мостика не увидел трех незнакомых мальчишек, тех самых, которые вчера ловили здесь раков. Двое из них уже разделись и пробовали ногами воду. А третий стоял в камышах на какой-то грязной коробке и раскачиваясь, говорил:
— Да здесь сейчас ничего не поймаешь. Эти певуны всех раков распугали.
— Поймаем, — возражал ему другой мальчишка. — Раки сидят под камнями. Их какой-то там песней не запугаешь.
Хорошенько присмотревшись к коробке, на которой стоял одетый мальчишка, Алеша вдруг закричал во все горло:
— Нашел!!! Цицерон здесь!!! Я его нашел!!!
Он бросился под ноги мальчишке, спихнул его в камыши и высоко поднял над собой голову Цицерона.
— Ты чего? — ошарашенно спросил мальчишка.
— Ура! Цицерон жив! — не обращая на него внимания, снова закричал Алеша.
От одного костра к другому быстро распространилась новость о том, что утопший инопланетный писатель наконец нашелся, и спасатели потянулись к мостку.
Цицерон выглядел более чем жалко. Его полированная голова была вся испачканы илом и ряской, с неё свешивались водоросли, а фотоэлементы были залеплены грязью и не горели. Сейчас он ещё меньше напоминал разумное существо, и подходившие спасатели то удивленно, а то и разочарованно спрашивали:
— Это и есть грузовой робот?
— Это что, космический писатель?
— Да, да, да, — всем отвечал Алеша. — Это самый что ни на есть грузовой космический писатель и мой друг Цицерон!
Мы его ещё вчера нашли, — наконец сказал мальчишка, который пробовал ногой воду. — Искали под большим камнем раков, и я увидел эту коробку. Ну и выкинул её на берег, чтобы кто-нибудь не поранил ногу.
Благая весть распространилась уже по всему берегу. Всем хотелось взглянуть на "утопленника", и вскоре у мостка образовалась такая давка, что несколько человек даже свалились в воду. А затем, глядя на них, полезли в реку все, кто стоял на берегу.
Если бы кто посмотрел на это великое купание со стороны, он, наверное, очень удивился бы, а может и упал бы от такого зрелища в обморок. Но в том-то и дело, что все население двух деревень, все отдыхающие в близлежащем лесу и в спортивном лагере плескались здесь, а значит посмотреть на это со стороны было просто некому.
Наконец Алексею Александровичу и Фуго удалось пробиться к Алеше, который тщетно пытался вызвать Цицерона к жизни. Он что есть силы жал на красную кнопку, тряс его и прикладывал к металлической коробке ухо. Но Цицерон молчал.