Он бы предпочел, чтобы она называла его папой.
— Само собой.
Вряд ли он когда-нибудь говорил ей о звоне в ушах. Сейчас в них свиристит не хуже сирены, и ее голос доносится сквозь беспрестанное глухое потрескивание.
— Ты как будто не здесь.
— Все нормально. Просто проблемы с ухом.
Она пристально смотрит на него, потом припускает через стоянку, вытянув руку с ключами, пока не срабатывает замок. Он смотрит, как она бежит, и вдруг что-то щемит в груди, и внезапно он глухо всхлипывает. Случайное воспоминание: снежный вечер, и они с Дениз и Кейси возвращаются откуда-то, он не помнит откуда. Кейси бежит впереди, вверх по склону к дверям маленького домика, который они сгоряча купили за пару лет до этого, когда Дениз сообщила ему, что беременна. Кейси, ростом меньше метра, высоко, как солдат, вскидывает коленки, с нескрываемым восторгом маршируя по снегу. «Она красивая, правда?» — спрашивает Дениз. Он смотрит на нее, на ее волосы в сияющей короне таяющих снежинок, и в этот момент он влюблен в нее больше, чем когда-либо, в эту женщину, в эту маленькую девочку, в семью, которая у них получилась. Вокруг них — крошечные следы ботиночек Кейси, и, слушая, как она верещит от восторга, он думает: это самый прекрасный момент в моей жизни.
— Папа!
Она вернулась, на лице — нерешительная улыбка.
— Ты уверена, что поступаешь правильно? — говорит он не потому, что видит альтернативу, но потому что это вроде та вещь, про которую ты, прокручивая все задним числом, должен знать, что все-таки ее произнес.
— У тебя есть идея получше?
— Нет.
— У меня такой ранний срок, что они могут использовать метод вакуумного отсоса, а это, по сути, то же, что стимуляция месячных. Безболезненно и никакого восстановительного периода. Я ничего не почувствую.
— Окей.
— И это останется нашим маленьким секретом, да?
— Да.
Надо признать, ужасно приятно иметь с ней свой секрет.
— Спасибо.
— За что?
— За то, что не говорил, что я идиотка, раз занималась незащищенным сексом.
— Да это вроде и так понятно.
Она смеется. Никто из них так и не сделал ни полшага в направлении клиники.
— Ты много занималась сексом? — спрашивает он.
Вопрос ее удивляет, но отвечает она скорее охотно.
— Это был мой первый раз.
— Вот черт.
— Ага.
— И как это было?
Она отвечает очень не сразу.
— Вообще-то это было очень здорово, — говорит Кейси, и тут, впервые за много лет, прямо при нем она не сдерживается и плачет.
Бумаг заполнять немного, поскольку «РПБ» не принимают страховку. Впрочем, Кейси и так бы ей не воспользовалась, не желая объясняться на тему компенсаций, которые пришли бы по почте Дениз. Раннее прерывание обходится в 628 долларов. Ему думается, круглое число было бы столь же несообразным. Он принес наличные, разом ополовинив свой счет и сообщив всей операции душок нелегальщины. Расплатившись, он догоняет Кейси в комнатке ожидания с двумя кожаными диванами, кулером и двумя журнальными столиками с россыпью брошюр, которые все как одна излучают бодрость и жизнелюбие.
Кейси берет брошюру и принимается читать ему вслух: «Вся процедура занимает менее десяти минут. Боль в процессе операции терпима и длится всего несколько минут. Восстановительного периода не требуется. Женщины покидают кабинет и сразу возвращаются к своим ежедневным делам».
— Звучит потрясающе, — говорит он. — Почему все не пользуются этим способом?
— Срок должен быть между пятью и десятью неделями. После этого уже только хардкор.
Несколько минут они сидят, компанейски помалкивая. Он откидывается на спинку и закрывает глаза, ощутив внезапный мощный прилив необъяснимой усталости.
— Можешь мне что-нибудь рассказать? — спрашивает Кейси.
— Что?
— Что угодно. Просто поговори со мной, пока не вызовут.
— Не знаю, что сказать.
— Тебе одиноко?
— Сейчас?
— Вообще.
— Не знаю. Иногда.
— У тебя есть девушка?
— Нет.
— А кто-то для секса?
— На днях я приводил домой женщину.
— Ну, колись, Сильвер. И как оно?
— Она хотела, чтобы ее просто обняли.
— Бедняга!
— Да пустяки, бог с ним. Секс сам по себе часто слишком переоценивают.
— Сказал он беременной дочери перед абортом.
Сильвер улыбается. Несмотря на все его усилия, она стала смышленой, остроумной, красивой и отлично воспитанной девочкой. Порой, когда они вместе, от мысли, что он потерял, перехватывает дыхание, поэтому ему было так тяжко быть рядом все эти годы после развода.
В комнате слишком тепло, даже под струей кондиционера, а звон в левом ухе уже перешел в треск. Он задерживает дыхание и прижимает ладони к ушам, испуская низкое гудение, чтобы перекрыть этот шум. Спустя пару секунд писк понемногу утихает, а потом, на удивление, и вовсе обрывается. В голове воцаряется благословенная тишина.
— Папа!
Она назвала его папой, отмечает он.
Он открывает глаза и видит, что Кейси стоит над ним и явно жутко перепугана.
— Что с тобой? — спрашивает она.
Он открывает рот сказать, что все отлично, просто он немного устал. Он чувствует, как слова образуются в его горле, но наружу ничего не выходит. Кейси на секунду исчезает и появляется вновь с женщиной средних лет, одетой в белый докторский халат.
— Мистер Сильвер? — окликает она. — Вы меня слышите?
— Разумеется, я вас слышу, — отвечает он и пытается подняться.
Но ничего не происходит. Он не чувствует своих ног, не в силах пошевелить губами, не может издать ни звука. На мгновение он закрывает глаза. Он никак не свыкнется с этим безмолвием в голове, ни малейшего жужжания. Такой тишины он не помнит многие годы. Он хочет обернуться в нее, как в одеяло и с облегчением выплакаться.
Когда он снова открывает глаза, он уже в больнице.
Если есть какой-то плюс в том, чтобы очнуться в больнице, так это что, пусть даже твой мозг мигает и трепыхается, как плохо ввинченная лампочка, довольно одного микрона ясного сознания, чтобы понять, где ты. Пикание кардиомонитора, запах средства для дезинфекции, чересчур накрахмаленное белье и жена, сидящая на стуле подле кровати.
Бывшая жена.
Точно.
Дениз посматривает в свой журнал почти так же, как раньше украдкой посматривала на него, подглядывая в его работу, словно механик, ищущий разрыв провода, слабый контакт, из-за которого сбоит вся система. Эта накрепко засевшая память о ее привычном презрении служит зацепкой для краткосрочной памяти, которая, оказывается, была с ним всю дорогу.