Потом чьи-то пальцы впиваются ему в предплечья, чьи-то руки больно сдавливают его подмышки, опускают Сильвера на каменный пол, и его пробирает дрожь. Вспышки цвета, какое-то движение. Это как момент рождения, думает он. Он слышит голос Джека: «Давай же, Сильвер! Очнись, черт тебя раздери!» А потом над ним склоняется Кейси, и он различает бегущие по ее лицу струйки воды, в которых вспыхивает солнце. «Папа, — кричит она, — ты меня слышишь?»
Он кивает и откашливает хлорированную воду. Вокруг вроде собралось много людей, и он думает о своем дряблом животе, выставленном на всеобщее обозрение.
— Я в порядке, — говорит он, переворачиваясь и пытаясь сесть.
Чьи-то руки сзади подхватывают его.
— Аккуратно, плавно, — звучит голос Оливера.
Он медленно садится и смотрит на Кейси, которая пытается сдержать слезы.
— Что, черт возьми, произошло? — спрашивает она.
— Не знаю.
— Ты просто пошел на дно.
— Я не нарочно.
— Точно?
Он видит ее в чуть странном ракурсе, не понимает, насколько она далеко от него. Он оглядывает бассейн, людей, стоящих вокруг, студенток — все неотрывно смотрят на него. Он как будто видит их под странным углом. Он слышит далекий звук сирены и, когда подъезжает скорая, уже понимает, что ослеп на левый глаз.
— Ты умрешь, — говорит ему Рич.
Он склонился над Сильвером и водит своей ручкой-фонариком по его глазам.
— А то я не знаю.
Рич выключает свет и пристально смотрит на него.
— У тебя то, что называют amaurosis fugax. [8]
— Вот видишь, этого я не знал.
Кейси сидит по-турецки у него в ногах, усмехается и качает головой.
— Маленький кровяной сгусток попадает в глазные сосуды. Может, он сам собой рассосется. Ты уже реагируешь на свет.
Он закрывает правый глаз и видит взрыв светлых пятен в левом.
— Значит, он вернется в норму?
— Возможно. А возможно, и нет.
В палату заходит Дениз. Она слегка запыхалась, будто бежала от самой парковки. Все смотрят на нее, и она краснеет. Она кажется юной и застенчивой, и у Сильвера в груди появляется странное чувство.
— Ты здорово выглядишь.
— Заткнись, Сильвер, — говорит она, но без особого раздражения, и ему приходит в голову, а не думает ли и она о том объятии. — Ты как?
— Справляюсь.
Это старая несмешная шутка времен самого начала их женитьбы, и по быстрой неуверенной улыбке Дениз он видит, что она сработала.
Рич отступает в сторону, в одно мгновение став незваным гостем в собственной больнице, в этой семье, и какая-то небольшая малозначительная часть Сильвера, которая не злорадствует, даже испытывает к нему сочувствие. Если вдруг вы полагали, что на пороге смерти он станет великодушнее, вы ошибались.
— Привет, — говорит ей Рич.
Он целует ее в щеку, и это выглядит странно, потому что на нем врачебный халат, потому что между ними, очевидно, есть некоторое напряжение и потому что раньше она была его, Сильвера.
— Раньше она была моей, — говорит он.
— О, черт, Сильвер! — восклицает Кейси. — Только не начинай!
— Я знаю, — говорит Рич. — Но теперь она будет моей.
— Рич, — тихо одергивает Дениз.
— Что?! — Рич поворачивается к ней. — Разве не этим мы тут занимаемся? Говорим все, что вздумается, верно? И всем весело.
— Он болен.
— Он не просто болен. Он умирает. И я единственный, кто вроде как намерен этого не допустить.
— И я это ценю, — говорит Сильвер.
— Ты мудак, Сильвер.
— На этот счет я бы послушал заключение другого врача.
Рич разворачивается так стремительно, что Сильвер уверен, он собирается врезать ему.
— Окей, Сильвер, вот тебе заключение другого врача, — выдает он. — Ты не хочешь умирать. Ты просто хочешь легкого прощения, хочешь, чтобы никто не вспоминал, что ты бросил жену и дочь. Ты так поглощен собой, что даже не видишь, что всем этим ты только еще больше их доканываешь.
— Прекрати, — говорит Дениз.
— Скажи, что я неправ, Дениз! — кричит он. — Скажи, что не из-за него я ночую в гостинице.
— В гостинице? — Сильвер.
— Заткнись, Сильвер, — Кейси.
— Не надо здесь, — Дениз.
— А где еще? Ты даже на звонки мои не отвечаешь, — Рич.
Сильвер вылезает из кровати и смотрит на Кейси.
— Пусть поговорят, — заявляет он, направляясь к двери. Но Рич преграждает ему путь. Сильвер оглядывает его с ног до головы, прикидывая, назревает ли мордобой. Рич выше на несколько сантиметров, но, вероятно, ни разу в своей взрослой жизни не дрался, а вот Сильвер — настоящий ветеран пьяных разборок. Ни одной из них он не помнит, и все они были проиграны, но все же умение держать удар — это уже полбитвы.
— Она твоей не будет, — говорит Рич.
— Что?
Рич смотрит на Дениз, произносит медленно и размеренно:
— Дениз. Она твоей не будет. Она выйдет за меня. Возможно, она сейчас и сомневается, но закончится все именно этим. Даже если ты оттянешь это ненадолго, даже если временно собьешь с толку, но в конце концов я женюсь на Дениз, и мы вместе с Кейси… похороним тебя.
— Если только я не сделаю операцию.
— Верно. Ты будешь жить или умрешь. Но мою жену ты не получишь.
Он был благороден и мерзок одновременно. Позже Сильвер еще раз проиграет этот разговор в голове, чтобы понять, как же это Ричу удалось. Но сейчас Сильверу немедленно надо уйти.
— Куда ты?! — испуганно кричит ему вслед Дениз.
— Домой.
— У тебя только что был приступ, Сильвер!
— Ага, — отвечает он. — Но он был несерьезный.
В коридоре он оборачивается на Кейси.
— Все в порядке, детка, не плачь.
— Я не плачу, — говорит Кейси и пальцами вытирает ему лицо. — Плачешь ты.
Когда-то он любил девушку. Она была красива и добра, мягка и тверда, у нее был острый ум и убийственная улыбка, и по каким-то загадочным причинам она тоже его любила. Она смеялась над его шутками, и желала его тело, и отдавалась любви к нему со слепым доверием, что согревало ему душу и одновременно пугало. Они занимались любовью неистово и самозабвенно — так, что земля дрожала. И потом, лежа рядом с ней, бедро к бедру, со вкусом ее пота на языке, он давал обещания, и она верила им. Это не была любовь с первого взгляда, скорее из тех, что разгорается медленно, но если уж накроет, то с концами. И потом, однажды вечером, когда они ели мороженое на пристани, он попросил ее снять кладдахское кольцо, [9] чтобы получше рассмотреть, а вернул уже кольцо с бриллиантом. И она никак не могла унять слезы, и он целовал их, и обещал, что никогда больше она не будет плакать по его вине, и это было одно из сотен обещаний, которые он нарушал раньше, чем сам мог предположить.