Сильвер улыбается.
— Звучит убедительно.
— Иначе дела не шли бы в гору.
Рич кладет карту и улыбается.
— Анестезиолог будет через пару минут, — он похлопывает Сильвера по плечу.
— Эй, Рич, — говорит Сильвер.
— Да?
— Я не хочу умирать.
Рич кивает и тепло улыбается.
— Рад это слышать.
Кейси впивается в руль и наблюдает за пролетающей мимо стаей гусей. Она вытирает потные ладони о сиденье и выключает мотор. Пора. Вылезает из машины и чувствует, как покрывается испариной. Где-то вдалеке слышны глухие раскаты грома, и это ее успокаивает. Солнце сегодня было бы невыносимо. Она запирает машину, идет через парковку и вдруг останавливается как вкопанная, увидев у входа Дениз.
— Привет, — говорит Дениз.
— Я думала, ты будешь в больнице.
Дениз смотрит на нее с такой нежностью, что Кейси вот-вот растает прямо здесь, на тротуаре.
— Сильвер попросил побыть здесь за него.
Кейси на секунду задумывается.
— С ним ведь все будет в порядке, да?
— Думаю, да, — Дениз обнимает Кейси и легонько целует ее. — Ты готова?
Кейси кладет голову на плечо Дениз и делает глубокий вдох. Потом берет мать за руку, и они заходят внутрь.
Анестезиолог — худой, тихий мужчина с проседью, и Сильвера это успокаивает. Он расставляет свои снадобья, тихонько мурлыча что-то себе под нос.
Джек и Оливер заходят пожелать ему удачи напоследок. Оливер разговаривает вполголоса, а Джек нервно кружит по палате, трогая все подряд.
— Постой спокойно, — говорит Оливер, — от тебя всем нервозно.
— Прошу прощения. В больницах мне не по себе, — отвечает Джек. — Ты правда справишься сам?
— Все нормально, — говорит Сильвер. — Мне, в сущности, ничего не нужно делать. Меня разбудят, когда все будет позади.
— Только не умирай, — просит Джек.
Оливер устремляет на него недоуменный взгляд.
— Отличный совет, Джек. Шел бы ты на улицу.
Джек кивает и идет к выходу, потом возвращается и склоняется над Сильвером, быстро целуя его в лоб.
— Ну теперь я знаю, что умру, — усмехаясь, говорит Сильвер.
— Пошел ты.
— Увидимся на том свете.
— Окей.
Джек с минуту неотрывно глядит на него, потом резко разворачивается и выходит из палаты. На лице Оливера извиняющаяся улыбка.
— Просто он очень беспокоится за тебя.
— Я знаю.
— Я тебя целовать не стану.
— Спасибо большое.
Оливер похлопывает его по ноге.
— Мы будем ждать тебя внизу.
Тут Сильвер не выдерживает и отворачивается, чтобы не видеть, как Оливер выходит из палаты.
А потом его везут на каталке по коридору, по бокам идут отец и мать, точно так, как вели его по проходу в день свадьбы. Элейн улыбается ему, и он видит усталое напряжение в ее глазах. Рубен еле заметно шепчет молитву, и даже не слыша его, Сильвер знает, что это псалом 121, любимая молитва отца.
Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя.
Сильвер чувствует движение колес под собой, легкие толчки на линолеумных стыках.
Помощь моя от Господа, сотворившего небо и землю.
Они доезжают до конца коридора. Родителям дальше нельзя. Элейн, еле сдерживая слезы, наклоняется поцеловать его.
— Будь паинькой, — говорит она.
Он улыбается.
— Всегда.
Отец дочитывает псалом и целует его в щеку. Сильвер чувствует, как подступают слезы.
— Прости, — говорит он. — За все, за все.
— С тобой все будет хорошо.
— Он здесь? — спрашивает Сильвер. Отец вопросительно смотрит на него.
— Кто?
— Бог.
Рубен улыбается.
— Где-то поблизости.
Сестры провозят Сильвера через хлопающие двери, и, хотя он не может обернуться, он все равно видит, как родители, встав рядом, провожают его взглядом.
В операционной, перед тем как на него надевают маску, Сильвер успевает оглядеть холодную стерильную комнату Для некоторых это последняя комната, которую они увидят в жизни. Могли бы сделать ее и посимпатичнее, думает он. Чуть более приветливой и теплой.
Потом он уже в маске, и над ним склоняется Рич.
— Все хорошо, Сильвер?
Он кивает, говорить уже не получается.
Рич похлопывает его по груди.
— Вот и славно. Скоро увидимся.
Тут же появляется анестезиолог, он возится с какой-то кнопкой у головы Сильвера.
— Дышите глубоко, — говорит он, и комната начинает бликовать и меркнуть, а потом проваливается в полную плотную темноту.
А потом он стоит перед маленьким домиком, где они жили с Кейси и Дениз. Он смотрит под ноги — он босиком на лужайке, ее недавно полили, и пальцам свежо и мокро. Мимо пролетает пара птиц, а в вышине — самолет, так высоко, что и не слышно, и оставляет белую полосу, перечеркивающую небо.
Он слышит смех и видит Кейси — ей шесть, — выбегающую из-за дома.
— Вот ты где! — кричит она, голос дрожит от возбуждения. — Я тебя нашла.
— Точно, нашла, — улыбаясь, признает он.
— Теперь твоя очередь, — говорит она. — Пошли.
— Куда?
Она смотрит на него в легком нетерпении, словно не понимая, зачем он дразнится.
— На качели.
На ней красная футболка, белые шорты, на ногах, худых, белых, гладких — белые вьетнамки. Ей всегда нравились вьетнамки, нравилось, как они шлепают при ходьбе. Теперь он это вспомнил. Он вспомнил все.
На самом деле его здесь нет. Он это знает. И все же он здесь. Он видит капли воды на травинках, видит бурое пятно на белой стене дома, слышит, как дети катаются на велосипедах, окликая друг дружку. Издали доносится треньканье фургончика с мороженым, который кругами ездит по улицам.
— Папа?
Она называет его папой. Ну, разумеется. Он же и есть папа.
— Что, детка?
— Ну давай же!
Она идет обратно, ведя его мимо розовых кустов, в сад за домом. Он залит мягким золотым светом закатного солнца. Сильвер гадает: он умер, и она здесь затем, чтобы проводить его в тот мир или чтобы просто отвести обратно? Как бы ни было, он точно знает, что теперь ничто никогда не помешает ему идти вслед за ней.