— Вы, Владимир Алексеевич, можете говорить все, что вам взбредет в голову, — делая совершенно невинное личико, заявила я. — Но вся проблема состоит в том, что нанимали меня не вы, а добрейший Илья Семенович! Поэтому только он и может принимать решения о моей скромной персоне. Но он не станет расторгать со мной договор. И вовсе не потому, что так сильно симпатизирует мне, а потому, что ему не хочется мотаться по судам. Я верно излагаю, Илья Семенович?
Арчиров принялся суетливо поправлять галстук. Очевидно, ему до чертиков хотелось послать меня куда подальше, но перспектива хождения по судебным процессам в качестве ответчика ему тоже не улыбалась. Москвичам-то что, они приехали — и уехали. А вот он тут останется. И договор со мной подписывал тоже он. Значит, весь спрос с него одного.
— Понимаете, Евгения Максимовна, — забормотал он, — ваше поведение неадекватно. Оно противоречит всем общепринятым стандартам…
— Не мямлите, а говорите толком, — раздраженно перебил его Погорельцов. — Вы собираетесь расторгать с госпожой Охотниковой договор в одностороннем порядке или нет?
Арчиров съежился под его взглядом и затравленно посмотрел на меня. Я сделала совершенно невинное выражение лица и заговорщически подмигнула ему. Просто так. Без всякого намека. Очень уж он жалко выглядел, и мне захотелось его подбодрить. Видимо, он понял это по-своему.
— Вы сами все слышали, юридических оснований для расторжения договора у меня нет. Так что уволить ее я не могу, — тихо проговорил Арчиров.
— Тряпка! — сочно раздалось из того угла, где сидел Галушко. Начальник службы безопасности устроился в кресле и лениво потягивал коньяк из плоской фляжки.
— Да пошли вы все, знаете куда! — взвился вдруг директор арт-агентства. — Вы тут крутите каждый свое, а мне потом за всех отдуваться. Надоели!
Громко хлопнув дверью, он выскочил из номера.
— Вы уж простите меня, Владимир Алексеевич, — как можно более невинным тоном проговорила я, — что доставила вам столько хлопот. Просто я привыкла делать свою работу на «отлично». Честное слово, я не хотела доставлять вам неприятности. Когда вырубили свет, я подумала, что таким образом хотят дезорганизовать охрану, ну и решила принять, так сказать, удар на себя…
Нет, все же во мне погибла неплохая актриса. По мере того как я говорила, при этом изо всех сил стараясь выжать на глаза слезу покрупнее, лицо у Погорельцова смягчалось.
— Не стоит плакать, Евгения Максимовна, — мягко проговорил продюсер. — Мы все сегодня устали. Последние события выбили меня из привычного ритма. Для вас все это скоро закончится, а вот нам…
Он многозначительно посмотрел на Галушко. Тот неопределенно хмыкнул и отвернулся.
— И еще: вы не хотели бы поработать у нас? Только не торопитесь с ответом. Подумайте. Время еще есть.
Я не стала ничего говорить, только покивала согласно головой и, продолжая хлюпать носом, пошла к выходу. Меня никто не останавливал. От порога я вдруг обернулась и как бы между прочим поинтересовалась:
— Тут по радио передавали, что Хрыкин попал в аварию. Говорят, его в больницу увезли…Но ведь мы с ним нормально добрались до гостиницы! Без приключений и аварий. Не знаете, откуда у них такие сведения? Может быть, с вами что-нибудь случилось по дороге?
Продюсер и начальник СБ переглянулись.
— Нет, ничего. Вообще не понимаю, откуда это сообщение взялось! Во всяком случае, я никуда не звонил.
— Ну, ладно, раз так, бог с ними, с этими журналистами.
В коридоре гостиничного этажа я немного задержалась. Благодаря моей невинной хитрости я услышала кусочек разговора Галушко и Погорельцова.
— Ты что, серьезно хочешь взять ее в команду?! — это Галушко.
— Я еще не пропил все мозги, как некоторые. Пусть эта провинциалка задерет нос! От таких предложений начинает кружиться голова, и человек совершает ошибки.
— Что ты хочешь сказать? По-твоему, она — хороший профи?
— Профи, Вадим, плохим не бывает. Одно из двух; либо эта Евгения Максимовна действительно специалист своего дела, либо ей крупно везет.
Подслушивать дальше было опасно. В коридоре в любой момент мог кто-нибудь появиться. Пришлось мне пойти к лифту.
Выходя из гостиницы, я вдруг вспомнила, что весь день ничего не ела. Решение возникло совершенно спонтанно. Я завернула в бар гостиницы. И нос к носу столкнулась с Арчировым. Директор был здорово пьян. Всегда удивляюсь, как это люди умудряются так быстро напиваться? Казалось бы, только что он был трезв как стеклышко, а через минуту — хоть на простынях его выноси.
— А-а, — пьяно улыбаясь и щуря глаза, протянул Арчиров, — вас тоже потянуло снять стресс? Это правильно. Хотя после посещения этого серпентария следовало бы пить молоко. Но я предпочитаю коньяк.
— О чем это вы? — наивно поинтересовалась я. — Просто вспомнила, что я целый день ничего не ела, зашла перекусить. А то, знаете ли, домой я еще не скоро попаду.
— Знаю я ваши дела, — погрозил мне пальцем Арчиров. — Знаю! Меня не проведешь! Но я только доволен. Если вам удастся разворошить это осиное гнездо, вы столько интересного узнаете…
Я сообразила, что у меня появился шанс разведать кое-что интересное об этих гастролях Хрыкина из первых уст. Поэтому, недолго думая, я подхватила директора под руку и потянула его к барной стойке. В полумраке зала я уловила пристальный взгляд «ночной бабочки». Для полного счастья мне не хватало только разборок со жрицами любви!
Оказавшись у стойки, Арчиров вскарабкался на табурет и, упираясь локтями в прилавок, потребовал коньяку. Бармен посмотрел на него весьма неодобрительно, но я кивнула ему, давая понять, что этот толстячок со мной. Он пристально уставился на меня.
— Новенькая, что ли? — спросил наконец бармен. — Что-то я тебя раньше здесь не видел.
То, что меня принимают за проститутку, начинало меня раздражать. Конечно, если бы это было необходимо, я бы смогла сыграть эту роль. Но сейчас я не нуждалась в приключениях.
— У тебя, дружок, от запаха спиртного совсем крыша поехала? — возмутилась я. — Где это ты видел, чтобы путанки на работу в джинсах ходили? Порядочной девушке нельзя уже в бар после работы зайти, обязательно нахамят!
Бармен смутился:
— Простите. Издержки работы. Что вам?
— Тебе уже сказали — коньяку, — продолжала я говорить довольно-таки резко, и нечего рожи корчить! Поставили к стойке, так стой и работай, а не на девочек заглядывайся.
— Эх, Евгения Максимовна, — «ожил» Арчиров. — Если бы вы знали, как мне все надоело!
— Что именно? — как можно более доброжелательно спросила я.
— Да все вообще. И этот Хрыкин, и его продюсер. Подцепил меня на крючок и не отпускает, сволочь лагерная!
— Погорельцов что, разве сидел? — насторожилась я.