Элис поглядела на дом ткача, все еще дрожа от холода. Человек в перьях исчез, но в следующий миг она увидела в окне другое лицо. Это оказался тот огромный викинг с молотом на щите. Он кинул щит на воду, а спустя миг спрыгнул сам. Вслед за ним в окно выпрыгнул еще один воин. Они преследуют ее, и их много.
Элис кинулась в темноту между домами, побежала со всех ног. За спиной послышался новый всплеск, затем ругань, потому что один из норманнов упал в воду слишком близко к товарищу. Необходимо где-то укрыться на ночь, как следует осмотреться и найти дорогу обратно в Париж — или же к дружески настроенным крестьянам — до наступления следующего дня. Только это будет непросто. Она оставила покрывало в реке и теперь бежит простоволосая. Франки очень терпимы, женщины могут даже путешествовать по стране без всякого сопровождения, но в таком виде любой встречный мужчина запросто может принять ее за продажную женщину и обойтись соответственно.
Ей нельзя обратиться за помощью к мужчине, особенно среди ночи, но вот если удастся найти женщину, она как-нибудь объяснит, что случилось с ее платьем, попросит взаймы платок и останется в ее обществе до утра. А потом, если повезет, вернется в город через развалины, оставшиеся от южного моста. Там столько обломков и мусора, что можно перейти реку вброд и подняться на берег. Ведь умудряются же примерно так доставлять в город провизию.
Облако закрыло луну, и стало совсем темно. Элис двинулась влево, поскольку знала, что норманны поставили лагерь ближе к западному мосту. Она шла, пригибаясь, перебегала от тени к тени, понимая, что ее могут запросто убить не только враги, но и свои. Но она все равно так и не смогла определить, кому принадлежат ближайшие дома, и не рискнула войти.
Потом облако уплыло, открыв луну, река в лунном свете превратилась в сияющую серебром дорожку, и Элис увидела их — четверо воинов со щитами уже стояли на берегу, и еще двое выбирались из воды. Она знала, что, если останется на месте, ее увидят, поэтому побежала. Услышала за спиной возгласы. Викинги заметили ее.
Она нырнула в тень, как нырнула до того в реку, пытаясь бежать еще быстрее: спуск, подъем, вперед и вперед. Мужчины мчались следом, рассыпавшись между домами. Она добралась до кромки леса, который, как ей было известно, тянется до вершины холма. Споткнулась, не видя в темноте дороги. И снова облако удружило Элис, закрыв луну и окутав лес непроницаемой тьмой. Она упрямо двигалась вперед, стараясь не шуметь, стараясь не падать, находить дорогу ощупью и идти быстро, — цели настолько противоречивые, что она не достигла ни одной из них. Упав в очередной раз, она уже не пыталась подняться. Элис поползла через цепкие заросли ежевики, через обжигающую крапиву, по камням, которые обдирали колени. Мужчины ломились через заросли у нее за спиной. Она услышала, как кто-то выкрикнул слово, которое она узнала: «Hundr». Они хотят позвать собаку! У нее почти не осталось сил, но надо было двигаться дальше. Луна вышла из-за облака, высветив путь: тонкую тропинку среди примятой травы. Элис встала и побежала к вершине холма, перевалила через гребень и ахнула от изумления, увидев небольшой костер.
Рядом с костром стоял человек. Он был низенький, толстый и темноволосый, в руках он сжимал нож с широким лезвием.
— Чахлик? Волкодлак? Ликос? Люпус?
Последние два слова она узнала. Волк. Он двинулся вперед, подняв широкий нож.
Она вспомнила о своем кошмарном сне, о человеке-волке, который пытался ее защитить, и еще о существе из ее видений, о волке, заявлявшем, что любит ее. Все это по-прежнему казалось бессмысленным, и, наверное, только благодаря внутреннему чутью Элис уловила связь между этим толстым коротышкой и рослым человеком-волком, который погиб, сражаясь за нее. Как бы то ни было, она все равно во власти этого толстяка.
Элис проговорила на латыни:
— Я Элис, из благородного франкского рода, из рода Роберта Сильного, сестра графа Эда. За мной гонятся норманны, и ты получишь большую награду, если поможешь мне спастись.
Коротышка улыбнулся до ушей.
— Так это ты? — сказал он. — Госпожа, меня прислали сюда за тобой.
— Кто прислал?
Она прижала ладонь к голове, пытаясь прикрыть волосы.
От подножия холма доносился шум — собачий лай и крики людей.
— Князь народа русь, Олег.
— Тогда заклинаю тебя, ради твоего князя, помоги мне. Мне от них не сбежать. Ты меня спрячешь? — взмолилась Элис.
Он подошел к ней, поднимая нож.
— Смерти я не боюсь, — сказала она.
— Ну, надеюсь, до этого не дойдет, — отозвался коротышка. — Прошу прощения, госпожа. — И с этими словами он отрезал порядочную прядь ее волос.
Битва в церкви закончилась. Викинги выгнали франков на улицу и захлопнули двери, оказавшись таким образом в ловушке. Исповедник слышал изнутри, как франки собираются под церковью, слышал их взволнованные голоса:
— Они там! Они внутри! Мы их поймали.
Ему на ум сами пришли слова псалма, но он не стал произносить их вслух: «Восстань, Господи! спаси меня, Боже мой! ибо Ты поражаешь в ланиту всех врагов моих, сокрушаешь зубы нечестивых» [3] .
Он был готов воззвать к Богу из Ветхого Завета, могущественному, оберегающему, мстительному Богу. Но вместо того он поблагодарил Господа за испытание и помолился о том, чтобы язычники успели обратиться к Христу перед смертью. «Божья воля, — подумал он, — направляет все в жизни, поэтому жаловаться или выказывать слабость перед лицом испытаний означает роптать на Бога Если что-то происходит, то только потому, что Он пожелал, чтобы было так».
Викинги рядом с ним переговаривались. Он успел достаточно выучить их язык во время предыдущих осад, чтобы улавливать суть беседы. У исповедника были удивительные способности к языкам. Язык норманнов пришел к нему так легко, будто он с детства говорил на нем.
— Мы крепко здесь застряли.
Исповедник слышал, как мечутся по церкви норманны.
— Сколько погибло?
— Из наших вроде никто не погиб. Во всяком случае, я не вижу. У кого-нибудь есть свеча или хворост?
— А люди Зигфрида? Сколько их уцелело?
— Четверо. То есть, мне так кажется, сейчас трудно сказать наверняка.
— Не может быть, чтобы четверо. Только за нами бежали четверо.
— Знаю. Однако воинов короля не назовешь отличными бойцами.
— Зато у одного из них был отличный меч.
— Но ты все равно не смог бы его забрать, Офети. Если бы его сородичи увидели у тебя этот меч, случилась бы большая беда.
— Это точно. У них.
Офети. Исповедник решил, что это прозвище. Означает, наверное, «толстяк».