Book.

Офети шагнул к Скакки, широко раскинув руки.

— Ну, иди ко мне, — сказал он. — Я пожил достаточно долго, да и ты тоже зажился. Давай-ка сходим в гости к Ран, повелительни­це волн, вместе. Поглядим, как ей там живется на морском дне.

— Ты будешь сражаться за конунга данов в числе его отборных воинов.

— Пока что я слишком занят, сражаясь за себя, — проворчал Офети, — да и сомневаюсь, что правитель Хайтабу настолько мяг­котел, едва ли он захочет видеть в своем войске того, кто проиграл битву тебе, слизняку и девчонке. Давай, начинай уже драться. Или ты сражаешься только с детьми и женщинами хордов, но всегда бе­жишь, когда их мужчины возвращаются с моря домой?

— Я убил немало твоих соплеменников, — сказал Скакки.

— Так убей еще одного. Вас много. Неужели ты такая баба, что боишься одного-единственного безоружного человека?

— Не хотелось бы портить товар, — пояснил Скакки.

— Мой дед был берсеркером, он прокладывал себе дорогу в этом мире копьем и мечом, он никогда не отступал. Мой отец был не та­ким суровым воином, однако волки все равно жирели в тех землях, куда приставал его корабль. Я Тьерек, сын Тетмара, внук Тетлейфа, и я не склонюсь перед тобой! Я видел женщин, вооруженных вя­зальными спицами, которые вели себя храбрее, чем ты, вооружен­ный копьем и мечом. — Он выдернул из-за пояса нож и швырнул его на дно драккара.

— Ну, подходи! У меня нет оружия! — Он орал на своих врагов, ударяя себя в грудь кулаком.

Лешего восхитила храбрость берсеркера. У этих северян есть за душой что-то такое, ценности и идеи, которые упорядочивают, за­дают направление всей их жизни, отчего сами они гораздо лучше его, например. Каково это, иметь цель в жизни, выходящую за рам­ки простого существования: удовольствия, денег, которых хватило бы на танцовщиц и хороший дом, — что значит видеть что-то, кро­ме счетов, прибылей и убытка? Счастье — это чудесно, однако оно мимолетно. Всегда что-нибудь другое приходит вместо него: раз­бойники, недород и голод или же повседневность, раздражающие мелочи жизни, вроде разболевшегося живота, ссоры с друзьями, неудачной покупки мула или раба. Теперь Леший понимал северян. Их жажда славы проистекала не просто из гордости, она подталки­вала их к великим подвигам, к тому, чтобы прожить с блеском и за­помниться в веках. Они стремились совершить нечто такое, что осталось бы навсегда. Это для них было важнее счастья, уюта и все­го остального.

До сих пор очень немногие люди делали что-то для Лешего. Этот северянин его защищал. И чародей помогал ему, предлагал ему награду гораздо большую, чем стоила та служба, о которой он просил. Леший понимал, что его товарищам необходим какой-то отвлекающий маневр, секунда передышки, чтобы переломить ход битвы, поэтому он сунул руку во внутренний карман кафтана, вы­нул ожерелье, поднял его повыше и прокричал во всю мощь своих легких:

— Отпустите их, или я выброшу это за борт! Это ожерелье прин­цессы Серкланда. Потеряв его, она заболела от горя и умерла.

Скакки обернулся.

— Нечасто доводилось мне видеть такие вещицы, — признал он, — но сдается мне, что ты скорее отдашь его даром, чем станешь торговаться.

— Тогда тебе придется убить меня.

— Значит, убью. Такое ожерелье стоит десяти лет успешной тор­говли. А другого купца я найду, если буду жив.

Леший занес руку с ожерельем над бортом.

— Если не отпустишь нас, не видать тебе этой драгоценности.

— Ты же не сможешь всю дорогу до Хайтабу держать руку над водой. Значит, ты предлагаешь эту вещь в обмен на ваши жизни?

Леший неожиданно осознал всю безнадежность ситуации. Во­рона заставили сесть, вокруг него сгрудилось восемь человек: один держал за горло, в каждую руку вцепились двое, еще трое сидели на ногах. Он был обречен, а Офети — без оружия. Леший мог бы попытаться выторговать собственную жизнь, договориться, сми­риться с потерей ожерелья и начать все с начала в Хайтабу. Но ка­кой в том смысл? Лучше умереть ярко, чем медленно угасать от ста­рости. Бедро у него уже никуда не годится, ноги все время болят. Его время истекло.

— Я так понимаю, ты все равно убьешь меня, поэтому я не от­дам тебе ожерелье. Офети, назови кого-нибудь из ваших богов.

— Их бог Локи, — проговорил раб с рыжими волосами.

— Только не он, — возразил Офети. — Он бог раздоров.

— Сдается мне, что ваш народ обожает раздоры. А что до тебя, Скакки, пусть вся твоя жизнь будет сплошным раздором. Значит, это дар для Локи. — И с этими словами Леший выбросил ожерелье за борт.

Скакки побелел от ярости и кинулся на Лешего, чтобы перере­зать ему горло. Леший увернулся от его меча и побежал, но тут же врезался в спину своего мула. Леший проскочил под животом у му­ла, выбрался с другой стороны. Скакки гнался за ним. Они бегали вокруг мула, словно расшалившиеся дети; Скакки неожиданно из­менил направление, чтобы схватить Лешего. На бегу он орал, что убьет дурака, который уничтожил такую драгоценность.

Воины, окружившие Офети, на мгновение отвлеклись от викин­га, и тот воспользовался шансом: опрокинул одного из них зубо­дробительным ударом кулака и отнял копье. Еще мгновение — и второй противник полетел за борт от хорошего пинка, а третьему Офети наступил на колено, сломав кость.

Купцу удалось удачно обогнуть мула дважды, не больше. Он был стар, а Скакки молод. На третьем круге работорговец схватил его и занес для удара меч, свободной рукой держа Лешего за кафтан. Леший перехватил его руку с мечом, но викинг ударил его в лицо головой, вынудив разжать пальцы. Скакки снова замахнулся, схва­тившись за мула, чтобы было удобнее.

Животное, которое терпеливо сносило все невзгоды на пути от Ладоги до Парижа и на полпути обратно, внезапно решило, что с него хватит, но лягнуло вовсе не викинга, а купца, попав Лешему по ноге. Леший растянулся на дне ладьи, словно сброшенный плащ, и меч Скакки только разрезал воздух.

Офети даже не стал прицеливаться трофейным копьем. Он про­сто метнул его на середину судна. Копье вонзилось в голову Скак­ки чуть выше виска, и он повалился на доски. После чего Офети за­брал топор у одного из упавших противников. Ворона по-прежнему удерживала на месте целая толпа, им приходилось нелегко, посколь­ку они не хотели его убить или поранить, чтобы он не потерял вся­кую ценность в качестве раба. Три работорговца валялись на до­сках мертвые или были выброшены за борт, потом их стало четыре, когда Офети опустил топор на голову извивающегося на дне судна противника со сломанной ногой. Оставшиеся трое надвигались на Офети. И хотя еще недавно им казалось невероятно забавным то, как их командир гоняется за купцом, а четверо их товарищей наступают на безоружного великана, теперь на их лицах не было улыбок.

— Подходите, братья, — сказал Офети. — Четверо ваших това­рищей, выступивших против меня безоружного, лежат мертвыми. Кто из вас испытает судьбу теперь, когда в моей руке зажат круши­тель черепов? Или же вы позабудете о своих потерях и перейдете на мою сторону? Вам известно, кто я такой! Где бы ни собрались воины, они неизменно прославляют мое мастерство. — Он похло­пывал топором по ладони.