Министерство народного просвещения и пропаганды располагалось в небольшом кирпичном здании, облицованном светлым мрамором. Типичный стиль «новой архитектуры» — торжественный, классически строгий и без излишнего украшательства.
Макс поднялся по ступенькам в просторный холл и показал дежурному офицерскую книжку. Тот кому-то позвонил, и вскоре за Максом спустился немолодой, солидный господин в строгом деловом костюме. «Фридрих Штольц, старший советник министерства», — церемонно представился он и протянул руку. Макс ее, разумеется, пожал. Они вместе пошли по широкой лестнице. Большинство сотрудников министерства, как заметил Макс, тоже были в штатском, хотя время от времени встречались и мундиры.
Макс и Штольц миновали большую приемную с двумя секретаршами, непрерывно строчащими на пишущих машинках, и вошли в просторный, светлый кабинет с большими окнами. За массивным письменным столом их уже ждал сам рейхсминистр Йозеф Геббельс. Макс на минуту засмотрелся на гигантский портрет Гитлера за его спиной (в полный рост, вполоборота, в своей любимой желто-коричневой рубашке штурмовика и с красно-черной свастикой на рукаве) и чуть было не забыл поприветствовать хозяина кабинета. Но во время опомнился и по-армейски отдал честь. Рейхсминистр небрежно вскинул правую руку в партийном салюте и вылез из-за массивного стола. Геббельс тоже оказался в костюме, но светло-песочном.
В кабинете был еще один человек — молодой обер-лейтенант Люфтваффе. Как заметил Макс, обладатель серебряного знака за ранение. Умное, худощавое лицо, светлые глаза, обаятельная улыбка и очень цепкий, внимательный взгляд.
— Наш лучший пилот, Ганс Рибель, — представил его рейхсминистр, — как и вы, тоже представлен к награде.
— Лейтенант Петер Штауф, — слегка наклонил голову Макс.
Рибель крепко пожал его руку.
— Всего награжденных будет пять человек, — сказал Геббельс. — С тремя я уже побеседовал, остались вы двое. Прошу!
И указал на глубокие кожаные кресла возле стола, Макс и Рибель сели, герр Штольц скромно устроился на стуле у стеночки.
— Господа, вам оказана высокая честь, — начал Геббельс. — Железные кресты вам вручит сам Гитлер. Но я хочу, чтобы это была не просто церемония, каких было уже немало, а целая акция. Не стану от вас скрывать — кандидатуры мы отбирали особенно тщательно. Я просмотрел ваши дела и навел соответствующие справки. Вы — достойные офицеры, верные сыны Рейха, храбрые воины и отличные товарищи. Проявили на фронте доблесть, совершили подвиги…
Рейхсминистр немного прошелся по кабинету, потом снова опустился в кресло за столом.
— После награждения вам предстоит важная миссия, — продолжил он, — служить образцом для подражания. Молодые немцы должны брать с вас пример. О вас напишут в газетах, снимут фильм… После церемонии вам предстоит общаться с журналистами, и не только с нашими, германскими, но и иностранными. Само собой, из дружественных нам изданий. Вы должны подробно и по возможности ярко рассказать о жизни германского офицера на Восточном фронте, не забывая при этом всячески подчеркивать ту высокую и благородную миссию, которую вы выполняете. Помните: вы спасаете европейские народы от большевизма, в том числе и самих восточных славян. Избавляете от кровавой тирании Сталина… Можно упомянуть о зверствах комиссаров, которые гонят несчастных русских крестьян под наши пули и заставляют воевать против своей воли… Иваны мечтают сдаться нам в плен и счастливо жить при новой власти, без евреев и коммунистов, но жестокие комиссары обрекают их на гибель. Поэтому прошу вас — побольше красок и убедительности. Держитесь уверенно, говорите твердо, громко, решительно.
Ганс Рибель слегка поморщился.
— Господин рейхсминистр, — перебил он доктора Геббельса, — я не совсем понимаю… Я вот, например, простой летчик, уничтожаю русские доты, мосты, артиллерию, бронетехнику. Комиссаров, о которых вы говорите, я и в глаза не видел. Как я могу что-то о них рассказывать? Или об их зверствах? Мое дело — выйти на цель и разбомбить ее. А все прочее, в том числе освобождение славян от ига большевизма, не моя задача.
На тонком, нервном лице Геббельса проступила досада:
— Правильно, — обернулся он к летчику, — не ваша. Но вы своими отличными действиями на фронте приближаете нашу победу, следовательно, способствуете освобождению восточных славян. Вы прекрасный пилот, истребили немало русских танков и другой техники, вот и рассказывайте об этом. А о большевиках будет говорить лейтенант Штауф.
— Я? — у Макса от удивления вытянулось лицо. — Я же о них ничего практически не знаю…
— Бросьте, — нетерпеливо махнул рукой рейхсфюрер. — Вы, по моим сведениям, убили одного из них, спасли своего фельдфебеля. Так ведь?
— Ну, да, — поморщившись от неприятных воспоминаний, ответил Макс, — было такое. Однако я вовсе не уверен, что этот боец был большевиком. То есть членом коммунистической партии… По-моему, он был обыкновенным красноармейцем, причем самым простым.
— Но теоретически он мог являться большевиком? — с напором произнес Геббельс.
— Ну, если только теоретически… — вздохнул Макс.
— Вот и отлично, вопрос решен, — отрубил Геббельс. — Вы убили большевика, и точка.
— Господин рейхсминистр, — сделал еще одну попытку Макс, — я хочу признаться: свой подвиг я совершил совершенно случайно. Просто испугался за свою жизнь, когда этот русский попер на меня, вот и выстрелил. И случайно его убил. И даже не думал о спасении фельдфебеля Загеля…
— Ну и что, — пожал плечами Геббельс, — вы же этого большевика все-таки застрелили, а своего фельдфебеля спасли, значит, подвиг был. Мне без разницы.
— Но это как бы неправда… — промямлил Макс.
— Правда никого не интересует, — резко ответил Геббельс. — Запомните, лейтенант Штауф, правда — это то, во что вы сами верите. И в чем убеждаете остальных. Ваша задача — заставить всех поверить, что вы совершили подвиг, что лично застрелили опасного большевика. Вот и все. Больше от вас ничего не требуется. И не забывайте, что рассказ должен выглядеть правдоподобно, поэтому больше деталей, описаний! И пусть вас не волнует, что он как бы не совсем соответствует действительности. Пропаганда, да еще в военное время, это всегда ложь. Или почти ложь… По определению она не может быть правдой. Ясно вам?
— Так точно, господин рейхсфюрер! — вытянулся Макс.
Геббельс удовлетворенно произнес:
— Ну, вот и хорошо. Надеюсь, господа, вы поняли меня и нас не подведете. Кстати, на церемонии будет присутствовать сама Лени Рифеншталь, ей поручили снять фильм, поэтому, пожалуйста, постарайтесь ей понравиться. У Лени удивительное чувство кадра, она умеет делать потрясающие картины. Я хочу, чтобы этот фильм увидели миллионы зрителей, и не только в Рейхе… Побольше улыбок и обаяния! Вы же молодые и красивые офицеры, проявите галантность, учтивость, обходительность. Вы должны обаять Лени, и тогда она сделает отличный фильм. Не стесняйтесь, позируйте ей и фотографам. Пусть ваши снимки окажутся в каждой германской квартире, на столе у каждой германской девушки…