Впрочем, она оказалась очень недолгой — через три дня их снова погнали в бой, отвоевывать у русских деревни Шеломки и Крутое. Слава богу, что в атаку они шли уже не одни — впереди наступали две роты 479-го пехотного полка, выделенного для усиления.
Солдаты Макса (как и он сам) вперед особо не рвались, предпочитая находиться во втором эшелоне. Пусть вся слава достанется соседям, они не возражают…
Деревню Шеломки отбили только через день — все никак не могли прорваться сквозь плотную оборону русских. Противник применил свою излюбленную тактику — зарыться в землю по самую макушку и сидеть до последнего. Попробуй-ка выкури!
А уж зарываться в землю русские умели. Это Макс знал по себе — сам имел аналогичный опыт. Когда он с ребятами проходил военные сборы, не раз и не два ударно сооружал земляные укрепления. Причем на время. Дадут тебе в руки саперную лопатку — и давай, действуй. Но чтобы через пятнадцать минут все было готово!
Следовало зарыться в землю так, чтобы ни одна часть тела не торчала. В идеале — вообще углубиться метра на два с половиной. Проверял лично командир учебных курсов, капитан Мутаков.
Ему приходилось очень несладко — из-за нелепой фамилии (как только ее не склоняли!), вот он и отрывался на студентах. Гонял так, что пот лил в три ручья, а «хэбэшки» за неделю сделались почти белыми — от соли. Мутаков заставлял ребят (и Макса тоже) по пять дней в неделю осваивать премудрости полевой фортификации — зарываться со скоростью крота и эффективностью проходческого щита. Капитан очень любил повторять: «Вы должны спрятаться так, чтобы я прошел рядом и не заметил!» Если траншея казалась недостаточно глубокой, он заставлял рыть новую рядом. И так по два раза в день…
Хорошо, если земля оказывалась мягкая, лесная, а если сухой, выжженный солнцем пятачок посреди голого поля? Мозоли с рук потом не сходили несколько месяцев… Дни, когда выпадала стрелковая подготовка или нудная шагистика, считались счастливыми. А дежурство на кухне (тоже, к слову, не сахар) воспринималось почти как отдых.
Так что не было ничего удивительного в том, что противник так здорово умел окапываться. Можно сказать, это был национальный вид спорта… Макс, в принципе, был готов к этому. Но главная неприятность заключалась не в окопах и траншеях, гораздо больше забот и хлопот доставляли танки. Их использовали как броневые огневые точки, превратив в почти непреодолимую преграду.
«Тридцатьчетверки» представляли собой действительно серьезное препятствие. Зарывшись в землю по самую башню, они терпеливо ждали своего часа на окраине Шеломок. Но как только немецкие солдаты поднималась в атаку, выползали из укрытий и открывали бешеный огонь. Вырастали буквально из-под земли и били практически в упор, расстреливая наступающих. А затем быстро уползали в свои норы. До новой атаки.
Из-за этого немецкой пехоте приходилось передвигаться по полю исключительно на пузе — чтобы не попасть под смертельный огонь. В конце концов Макс плюнул на это дело и отвел роту назад — без артиллерии делать на поле нечего.
Но артиллерии не имелось — не считая, конечно, нескольких минометов и слабеньких 37-миллиметровое противотанковых пушек, которые, естественно, ничего не могли поделать с грозными «тридцатьчетверками». Все более-менее серьезные орудия были заняты на другом участке, где противник прорвал оборону и вышел в тыл дивизии. Там шла настоящая рубка…
Майор Хопман, оценив обстановку, посоветовал Максу применить иную тактику — подползать к танкам по-пластунски и закидывать гранатами. Может, хоть так удастся выкурить их из нор? Но сначала требовалось отогнать красноармейцев, которые прикрывали ползучие доты с фронта и с флангов.
По приказу майора в роту прислали счетверенное 20-миллиметровое зенитное орудие и поставили на прямую наводку. Думали, что русская пехота не выдержит обстрела и побежит. Как же, раскатали губу!
Частая барабанная дробь зенитки минут пять гремела над полем, но существенного изменения в расстановку сил не внесла. Русские как сидели в своих норах, так и продолжали сидеть. А затем одна «тридцатьчетверка» неспешно вылезла из укрытия и одним точным выстрелом уничтожила орудийный расчет, даже следов не осталось. Если, конечно, не считать за таковые горячие куски металла и части человеческих тел, разбросанные по всему полю…
Выручил роту все тот же 479-й пехотный полк — одолжил пару 75-миллиметровых пушек. Их, правда, пришлось тащить на себе до самой передовой, фактически на руках — лошади вязли по брюхо в непролазной грязи и выбивались из сил, но зато все же выбили «тридцатьчетверки». Одна была уничтожена двумя попаданиями, а две другие, дав на прощанье орудийный залп, вылезли из своих укрытий и медленно скрылись за леском.
Шеломки наконец были взяты. В деревню вошли пехотинцы 479-го полка, а за ними — и подчиненные Макса. Задача, поставленная перед ротой, была выполнена.
От Шеломок мало что осталось — деревня была разрушена при артобстреле, но несколько изб, к счастью, уцелело. По ним и пошли немецкие солдаты — проверять, не затаились ли где красноармейцы. Макс вместе со своими людьми неспешно двигался по главной улице, вперед, как обычно, не лез. Пусть все проверят, посмотрят, а потом он займет какую-нибудь избу. Очень не хочется нарваться на засаду и получить пулю в живот…
Внезапно в одном доме послышался громкий женский крик, а затем — и отчаянный детский визг. Макс напрягся и поспешил на шум — проверить, что там случилось. В избе застал отвратительную картину — здоровый, крепкий фельдфебель из соседней роты (кажется, по фамилии Мильке) жестоко избивал лежащую на полу молодую женщину. Рядом с которой отчаянно орал мальчик лет пяти… В углу, у детской люльки, еще горестно причитала старуха.
— Что здесь происходит? — строго спросил Макс.
— Герр лейтенант, это семья русского командира, — доложил фельдфебель. — Вот, взгляните.
И протянул фотографию в разбитой стеклянной рамке. Макс посмотрел: на снимке был запечатлен молодой танкист (судя по треугольничкам на петлицах, старший сержант), стоящий у новенького Т-34. Он лихо сдвинул черный шлем назад и улыбался во все тридцать два белоснежных зуба.
— Это ее муж, — пояснил Мильке, кивая на женщину.
— Ну и что? — пожал плечами Макс. — Мы с женами и детьми красноармейцев не воюем. Какое вам дело?
— У меня младшего брата недавно убили, — мрачно произнес Мильке, — под Харьковом. Командир роты написал, что Зигфрида переехал русский танк. Раздавил насмерть… Возможно, машиной управлял этот вот командир или кто-то из его товарищей. Я как увидел эту фотографию, так не выдержал — ударил прикладом и разбил стекло. А русский щенок бросился на меня с кулаками…
Фельдфебель кивнул на плачущего мальчишку, который боязливо прижимался к старухе.
— Я толкнул его, — признался Мильке. — Мать кинулась защищать. Ну, и под горячую руку ненароком попала…
Макс взглянул на разбитую голову женщины, из которой обильно текла кровь, на орущего мальчишку и нахмурился: