– Историю болезни я тоже читал, – улыбнулся журналист; он еще не выложил на стол все свои козыри. – Бродячие собаки… Да, это настоящий бич пригородных районов… Вот только…
Он сделал многозначительную паузу. Хозяин тоже молчал, никак не демонстрируя свой интерес.
– Вот только собаки никого и никогда не полосуют когтями. И их укусы ничем не напоминают человеческие.
– К чему это сказано? Если вы читали историю болезни, то там…
– Вы прокололись, – перебил журналист. – Шофер «Скорой» работал не в свою смену, поменялся с напарником. Деньги за молчание ушли не к тому человеку.
Хозяин бросил быстрый и незаметный для журналиста взгляд на настенные часы. Пожалуй, для полной гарантии стоит потянуть время еще немного… И он спросил:
– Это все, что есть у вас в загашнике? Жиденькая получится сенсация для вашей газетки. А напечатаете отсебятину – засужу.
– Есть и еще кое-что… Например, охранное агентство, неожиданно расторгнувшее с вами договор, как раз после второй серии происшествий с «Хондой»-призраком.
– Невелика загадка… Из реанимации трудно управлять бизнесом – я выпустил руль из рук и понес финансовые потери. Весьма значительные потери, прямо скажем. Проще говоря, охрану стало не на что содержать. Трудности временные, я надеюсь, но отрицать их наличие не стану.
– Убедительно, но только если не сравнивать даты. Агентство расторгло договор по собственной инициативе за две недели до внесения очередного платежа. И мертво молчит о причинах расторжения, даже я не смог ничего раскопать.
Хозяин вновь бросил быстрый взгляд на часы. И произнес:
– У вас хватка бультерьера, Игорь. Вы и вправду служили опером? Или выдумка для украшения биографии?
– Служил. Но к делу это не относится.
– Отлично… значит, оружие в руках держали… Ну что же, включайте диктофон, сделаю чистосердечное признание.
– Он вообще-то уже включен…
Признание Михаила Кронова заняло около часа и впрямь оказалось чистосердечным. Но далеко не полным – рассказ о событиях начался с того момента, когда у ворот резко затормозила машина.
– И вы хотите, чтобы я поверил и…
– Нет, – сказал хозяин, на часы он теперь смотрел не отрываясь. – Я всего лишь хочу, чтобы вы открыли окно.
– Зачем?
– Открой окно!!!
Журналист не успел ни выполнить приказ, ни возмутиться им и отказаться… Донесшийся с улицы звук услышали оба.
– Это… это… – растерянно начал журналист и не смог продолжить.
– Подойди к секретеру. Быстрее, черт возьми! Времени мало, теперь она открывает дверь сама… Нажимай, слева и справа, сантиметрах в десяти от краев. Да нет, выше… Вот так. Обойма в нем пустая, возьми заряженную… Да вставляй же!! Слышишь – топает!
Магазин с металлическим лязгом встал в рукоять. Тяжелые неторопливые шаги сотрясали лестницу.
– Это такая шутка? Или предупреждение – не совать нос в чужие дела?
– Целься ниже, – холодно посоветовал хозяин.
– Не смешно…
Из-за двери послышался звук – словно что-то мягко упало с небольшой высоты… Или кто-то небольшой мягко спрыгнул.
– Постарайся первым делом попасть в кота, одной пули ему хватает, но угодить трудно, прыгучий.
– Постараюсь… – обреченно произнес журналист.
– В нее все остальные, она медлительная, но упорная, привыкла добиваться своего. Постарайся…
Он не договорил – дверь начала открываться.
Маленький пролог
– Нездешний, – сказал Серегин. – Вон, белесый какой…
«Белесый» относилось не к волосам трупа – к коже. Волос почти не было, лишь реденький венчик вокруг купола лысины. Цвет жалких остатков шевелюры определить было трудно – залиты кровью. И на теле, и вокруг крови хватает… Почерневшей.
Но что нездешний – это точно. Под астраханским жарким солнышком даже к маю месяцу такой цвет кожи не сохранишь.
– Ну, и чем его? – уныло спросил Зорич.
Сейчас окажется, что это самая поганая бытовуха, что приехавший с севера родственник попал по пьяни под какой-нибудь сельхозагрегат, а незадачливый убийца, небось, спит сейчас здоровым алкогольным сном. И бродящие по поселку слухи к вечеру обязательно доползут до участкового, который и получит явку с повинной в обмен на возможность похмелиться… И на хрена они тащились семьдесят верст раскаленной степью с Верхнего Баскунчака?
– Ничем, – сказал доктор Серегин. – По-моему, это падение. Падение с высоты…
Он виновато улыбнулся, сам понимая, что сказал глупость. Падать тут было решительно не с чего – гладкая, как стол, степь. Лишь километрах в трех торчали паучьи лапы высоковольтки.
Серегин не стал настаивать на нелепом предположении, отделавшись затертой до прорех фразой:
– Вскрытие покажет… Но и без вскрытия скажу – все было здесь, ниоткуда его не тащили…
Вот так казус… Ни сельскохозяйственная, ни иная способная так разделать человека техника сюда подъехать не могла – следов никаких… Подъехать… А подлететь? Все же падение? Ага. Решил гость местного босса осмотреть с воздусей, как поля колосятся… И выпал со свистом из люка. А пилот не заметил, дальше полетел. Бред. С тем же успехом пассажир из рейсовика мог в унитазное отверстие выпасть… Да вроде те отверстия за борт не открываются. И пассажиры (как и гости местных боссов) на воздусях не парят в драных майках, вытянутых на коленях трениках и в шлепанцах на босу ногу… Вернее – в одном шлепанце. Вот и ключ к разгадке – на борту какого воздушного судна парный шлепанец завалялся – оттуда и сиганул этот парашютист-склеротик. Там же и парашют забытый валяется…
– Ну, что? Займемся писаниной? – сказал Зорич. – Чует мое сердце – «висяк» классический… А при «висяке», известное дело, лишних бумажек не бывает…
Как в воду глядел. Вскрытие подтвердило правоту Серегина, но разгадке отнюдь не способствовало. Неопознанный труп не пойми откуда свалившегося человека в одном шлепанце пролежал восемь месяцев в холодильнике морга и был захоронен под табличкой с номером.
А в нескольких тысячах километров к северо-западу этот человек еще числился живым. Но пропавшим без вести. Впрочем, на вокзалах, в опорных пунктах и отделах милиции Астраханской области не расклеивали объявления на розыск Василецкого Сергея Сергеевича, 1936 г. р., вышедшего из дома в далеком Санкт-Петербурге и не вернувшегося.
К тому же в объявлении была одна ошибка.
Из дома Василецкий не выходил.
1
Увидев впервые эту штуку, Славик расхохотался. Смех вызвала, собственно, не она, а согнувшийся под ее тяжестью Зигхаль. Вид у него был, действительно, на редкость комичный: за спиной рюкзак, в длинных, обезьяньих руках две кошелки; а на шее было надето оно – металлический предмет пятиугольной формы и непонятного назначения.