— Ты смотришь, где покушать? — спросил голос.
Джулс обернулся. За ним стоял крохотный седоволосый негр с разбитой магазинной тележкой, наполовину заполненной смятыми консервными банками.
— Ищешь, где поесть? Тут открывают только в семь тридцать утра. И тут дорого.
— Да, я перекусить собирался, — сказал Джулс. — Не знаешь тут недалеко какое-нибудь местечко, где допоздна открыто?
— He-а, нету такого. — Старичок грустно покачал головой. — Но в парке монашки скоро начнут раздавать кофе и сандвичи.
— В парке? Где это?
— Вон там, вверх по улице, — сказал негр и мотнул головой в сторону реки. — Я как раз туда иду. Хочешь, айда вместе.
Джулс передернул плечами и, не говоря ни слова, отправился вслед за старичком и его шаткой магазинной тележкой по Флорида-стрит. Там, где есть один бездомный, рассуждал он, наверняка будут и другие. Денег на новый «кадиллак» они, конечно, заработать не помогут, зато голодать среди бродяг не придется.
Парк Лафайет-стрит оказался зеленым, заросшим дубами участком земли между набережной Миссисипи и старым Капитолием. Джулс с удовольствием отметил, что здесь обосновалась довольно крупная колония бездомных — человек двадцать или двадцать пять. Сейчас почти все они толпились вокруг большого фургона у самой границы парка. У открытой задней дверцы автомобиля несколько человек разливали кофе по стаканчикам и вкладывали сандвичи в нетерпеливо протянутые руки. Спутник Джулса направил тележку прямо к толпе и ускорил шаг.
— Они петь заставляют, — сказал он с застенчивой улыбкой. — Я нисколечко не против. У меня вообще псалмы петь хорошо получается.
Старичок заторопился к очереди у раздаточной, а Джулс свернул в глубь парка. Оттуда ему пришлось вытерпеть «Иисус наш друг» и «Иди вешай с горы» в нестройном хоровом исполнении. Одна из женщин-добровольцев заметила Джулса среди деревьев и помахала ему рукой, предлагая присоединиться. Он сделал вид, что не заметил. Никогда в жизни он не принимал подачек и сейчас, черт их всех побери, делать этого тоже не собирался. Особенно от каких-то жалких баптистов, которые принимают свою консервированную ветчину за манну небесную.
Он дождался, пока фургон уедет, и стал наблюдать, как разношерстные обитатели парка разбредаются с едой по любимым скамейкам. Некоторые из них опасливо сбивались в небольшие группы. Джулс подумал, что это напоминает одну из передач «Дикая природа», где стая гиен нервозно охраняла наполовину обглоданную и оставленную львом тушу. Впрочем, одна белая женщина выглядела неплохо. Она казалась поупитаннее остальных (Джулс напомнил себе, что недостаток железа в крови жертвы на пользу вампирам не идет) и держалась в стороне. Мелкими быстрыми шагами женщина приблизилась к скамейке рядом с набережной и села.
Джулс подошел как бы ненароком и сел на другом краю скамьи. На вид женщине было лет тридцать пять или сорок. Одежда ее смотрелась чище и опрятнее, чем у остальных обитателей парка. Она несколько раз оборачивалась к Джулсу по-птичьи пугливыми движениями, но когда он пытался поймать ее взгляд, также быстро отворачивалась. Со скамьи, однако, не уходила и продолжала есть сандвич.
Джулс улыбнулся ей самой теплой и дружеской из улыбок.
— Привет, красавица, — сказал он, лихорадочно соображая, с чего бы начать. — Как это такая симпатичная девушка, как ты, очутилась в таком скверном месте?
Она бережно опустила сандвич на колени и первый раз посмотрела Джулсу в глаза.
— Ты ведь из офиса губернатора, так?
Джулс немного растерялся.
— Э-э… Нет. Вообще-то я из Нового Орлеана. Приехал сегодня утром.
— Но у губернатора же есть офис в Новом Орлеане, разве не так? — выпалила она в ответ. — Губернатор ездит везде в огромном черном лимузине. Там у него стоит телевизор, и по этому телевизору он видит, что у меня в голове делается.
— Э-э… Понятно…
Джулс нервно кусал ногти и пытался сообразить, как бы применить явное душевное нездоровье дамы себе на пользу.
— Ну, по правде говоря, я действительно из офиса губернатора. Видишь ли, губернатор, он… он велел мне найти тебя и сводить на экскурсию вон в тот красивый большой дом.
Джулс показал на старый Капитолий, который светился, окутанный вечерней дымкой, как белый рыцарский замок из грандиозных эпопей Сесила Де Милля. [18]
— Правда? — спросила она и немного подвинулась к вампиру.
— Правда, — ласково ответил Джулс и, пользуясь моментом, пересел поближе. — Если хочешь, пойдем прямо сейчас.
— Я так и знала! Губернатор был моим любовником. Я жила там когда-то — в том замке. Потом сказала губернатору, что не буду больше за него голосовать. Он меня выгнал.
— Ну да. Но теперь он передумал и опять разрешит тебе жить там, а голосовать можешь за кого угодно.
Джулс протянул женщине руку. Бедняжка замерла и уставилась на протянутую ладонь, будто она заразная.
— Ты хочешь меня подкупить, так? Хочешь, чтобы я снова за него голосовала, так?
— А?
— У тебя в руке полно денег! Полно грязных денег!
Джулс уставился на свою пустую ладонь. Рука, полная грязных денег. Было бы неплохо!
— Ну что ты, детка, ничего подобного! Просто небольшая экскурсия и все.
— Нет! — Она широко раскрыла глаза и отодвинулась от Джулса, заворачивая сандвич в подол платья. — Он хитрый! Он что угодно сделает, чтобы я за него голосовала.
— Нет, милая, нет! Ты успокойся…
— Не приближайся ко мне!
Несчастная порывисто встала и попятилась от скамейки.
— Он хочет подкупить меня! — закричала она группе бездомных на ближайшей скамье. — Пытается соблазнить погаными деньгами! А потом шпики придут, за мной следить будут! Подавись своими деньгами! Подавись!
Все, кто был в парке, уставились на них двоих. Джулс поднялся со скамьи и отступил в сторону.
— Ну ладно тебе, ладно! — Он протянул руки, пытаясь успокоить полоумную собеседницу. — Я ухожу, видишь? Ухожу. Боге ней, с экскурсией. Ты, главное, успокойся…
Теперь все смотрели на Джулса так, словно он ходячая бомба замедленного действия. Надежды перекусить этой ночью не осталось. Не в силах думать о чем-то другом, он вышел на набережную и стал наблюдать за разноцветными столбами дыма из устьев высоких заводских труб. Несколько часов Джулс простоял, считая поезда, которые проходили по мосту через Миссисипи. Стук их колес эхом спускался по травянистому склону набережной, и тут он впервые почувствовал, как ледяные пальцы настоящего отчаяния сдавили сердце.
* * *
Через три дня у Джулса начал иссякать набор проклятий, которые он то и дело бормотал себе под нос. Он изменил первоначальное мнение о Батон-Руже и теперь был уверен наверняка — это действительно самый настоящий ад. Он собрался было поохотиться на территории университетского городка — поймать за общежитием какого-нибудь зеленого первокурсника, — но охранники его выгнали. Он вернулся в парк на набережной, чтобы утолить растущий голод бесплатным кофе, однако баптистские миссионеры не дали ему ни капли, когда Джулс отказался петь их церковные гимны. Что касается бродяг, то они по-прежнему сторонились его, как заразного.