— Что ты с ней сделал? — Гальяно переступил границу гари. Волки не обратили на него никакого внимания.
— Ничего. Не успел, как видишь. — Ильич ткнул одного из волков палкой. Тот увернулся, оскалился. — Только какая теперь разница?! Все равно подыхать! Всем нам подыхать! Эти твари никого не отпустят! Они его верные слуги. Дневная стража… Я должен был догадаться. — Ильич зашелся страшным, похожим на клекот смехом. — За все нужно платить. Видать, пришло мое время. — Он отшвырнул рогатину, сделал шаг навстречу волкам. — А вы тоже за кладом? Будет вам клад… Вот только, попомните мои слова, плату он с вас возьмет страшную. Душой будете расплачиваться, ребятки! Вот как я…
Ильич вдруг рухнул на колени, обхватил голову руками. В воздух взмыло облачко пепла.
— Вот и все, — сказал он едва слышно. — Может, оно и к лучшему. Я готов платить.
Гальяно уже бросился было вперед, но Дэн крепко сжал его руку.
— Подожди, — шепнул он одними губами.
Волки вели себя странно, не спешили нападать на людей, словно ждали команды. Ждали и, наверное, получили, потому что всего через мгновение на гари остались одни только люди. Волки ушли. Дальше Гальяно с Дэном действовали синхронно: Дэн бросился к Ильичу, Гальяно — к Лене. Упал на колени, прижался ухом к груди, затаил дыхание, а потом едва не расплакался от облегчения. Жива!
Дмитрий, 1928 год
Это была очень тихая и очень светлая свадьба. В старой деревенской церкви не было никого, кроме священника, жениха с невестой, Митиного деда и Машиной бабки. Ласковое майское солнце заглядывало в узкие оконца, золотило Машину косу, заставляло Митю счастливо жмуриться.
Они поселились в избушке у реки с уже совсем немощной, слегшей сразу после свадьбы старушкой. Первое время деревенские мужики по старой привычке еще захаживали за самогоном, но Митя их быстро отвадил.
Машина бабушка умерла в июне, ушла тихо, без мучений, и старая избушка начала ветшать на глазах, словно не желала жить без хозяйки. Митя решил строить новый дом, когда Маша сказала, что ждет ребенка. Времени у него оставалось восемь месяцев. Дед помог, и они успели. Дочка Анютка родилась уже в новом доме, и Митина жизнь сделалась вдвойне счастливее, вдвойне радостнее.
Лена пришла в себя сразу, как только Гальяно вынес ее за пределы гари, всхлипнула, испуганно забилась в его объятиях, а потом затихла, обвила шею спасителя руками, зашептала на ухо что-то жарко и страстно. Дэн отвернулся, чтобы не завидовать чужому счастью. Ему тоже было чем заняться.
Ильич не сопротивлялся. Дэну казалось, что после встречи с волками тот тронулся умом: все бормотал что-то про проклятую душу и неминуемую расплату, заглядывал Дэну в глаза, как будто искал понимания или снисхождения. Как же непохож был этот затравленный человек ни на добродушного садовника, ни на расчетливого убийцу, державшего в страхе всю округу! Наверное, нужно позвонить Васютину, но сначала они поговорят с этой сволочью сами. Может быть, он что-нибудь знает о Ксанке…
Тучу они встретили на обратном пути. Он брел им навстречу, опираясь на самодельный посох. Вид у Степана был растерянный и виноватый.
— Все нормально! — Гальяно кивнул ему ободряюще. — Видишь, мы успели!
Да, они успели! И было непонятно, кого за это благодарить: удачу, нерешительность Ильича или волков…
— Лена, как ты? — Туча осторожно коснулся Лениной руки.
— Уже все отлично. — Она улыбалась очень бодро для женщины, которую едва не убили. — Как твоя нога?
— До свадьбы заживет.
— Это хорошо, но все равно я тебя осмотрю.
— Обязательно. — Туча подошел к стреноженному Ильичу, заглянул ему в лицо. — Это ты? И тогда, и сейчас? Зачем?..
— А ты хочешь знать? — Ильич сощурился.
— Хочу.
— Ну, раз хочешь, парень, так я расскажу. Мне терять нечего. Не вы до меня доберетесь, так он… — Ильич испуганно обернулся. — Закурить дадите? — просительно, почти заискивающе посмотрел на Дэна.
— Кури. — Дэн протянул ему пачку.
— Хорошие вы ребята. — Ильич глубоко, с наслаждением затянулся. — Нравитесь вы мне.
— И тринадцать лет назад нравились, когда ты нас в погребе подыхать оставил? — Гальяно обнял Лену за плечи.
— И тогда. — Ильич кивнул. — Поражаюсь я вам. Сколько всего пережили, с гарью этой треклятой не однажды столкнулись, а не скурвились. Или он до вас просто еще не добрался?
— Кто?
— Чудо! Тот, кто до сих пор тут всем заправляет.
— Тот, кто в гробу с золотом? — спросил Гальяно, и Дэн тут же вспомнил спиритический сеанс. Вот, значит, кого видел тогда друг: Ильича и Чудо.
— И про золото знаете. — Ильич удовлетворенно кивнул, как будто обрадовался. — Не зря, выходит, я тогда решил от вас, щенков, избавиться. Хоть и жалко было, но шкурой чувствовал — жди от вас неприятностей. Вот… не ошибся.
— А Максима вы за что убили? — Голос Лены дрожал. — Он ведь всегда хорошо к вам относился.
— Так и я к нему хорошо относился! Кто ж виноват, что он дотошный такой?! И ты, голуба моя, туда же!
— Я тебе сейчас! — Гальяно дернулся было к Ильичу, но Лена вцепилась в его руку.
— Хватит, — сказал Туча вроде бы и спокойно, но так, что всем стало ясно, шутить он не намерен. — Рассказывай все, что знаешь.
— Все, что знаю? — Ильич задумался. — А вот сдается мне, я не больше вашего знаю. Ну да ладно… Кто такой Чудо, вы знаете?
— Красный командир, — сказал Туча, едва заметно поморщившись.
— Красный — это точно. Потому что весь в людской крови. — Ильич усмехнулся. — А настоящее его имя Игнат Шаповалов. Слышали небось?
— Слышали. — Дэн тоже закурил, руки отчего-то подрагивали.
— Я ж говорю, вы не меньше моего знаете. Бывший граф, красный командир, ведьмин сын, ведьмак… — Ильич обвел их пристальным взглядом. — Что, и это знаете? А про Ефима Соловьева что-нибудь слыхали?
— Правая рука Чудо, фашистский прихвостень, — процедил Гальяно.
— А еще мой дед, — подвел черту Ильич.
— Это от него ты узнал про клад?
— От отца, а он от деда. Только отцу эти сказки оказались без надобности, а я слушал и запоминал. Дед был для Чудо верным псом. Это ведь он его в гробу с золотом похоронил. Исполнил, можно сказать, последнюю хозяйскую волю.
— Золото семьи Шаповаловых? — спросил Туча.
— Не только, много там и награбленного было.
— А почему в гробу? — Туча побледнел, дыхание его сделалось шумным и прерывистым, как когда-то давно, когда он впервые увидел поднимающийся из земли блуждающий огонь.
— А почем мне знать? — Ильич пожал плечами. — У мертвых свои причуды.