– Чего тебе надобно, брат Димитрий?
– Я пришел к тебе, божест… сестра, дабы спросить – не будет ли ко мне обращено каких твоих пожеланий?
– Нет, брат, ступай, укрепляйся духом. Доброго дня тебе.
Опустил инок голову и побрел вон из Храма, но уже у самых дверей окликнули его:
– Постой, брат! Слыхала я, во Влахерне расцвели розы… Хотелось бы мне… почувствовать запах… Ежели принесешь цветы, просто положи их на алтарь. Я буду благодарна тебе за это, очень благодарна.
Поэтому и непорочная владычица, мать Христа, Бога нашего, во все времена царствующий град хранила, и берегла, и от бед спасала, и избавляла от тяжких напастей. Вот таких великих и неизреченных благодеяний и даров Пресвятой Богородицы удостоился город сей, с которым, думаю, и весь мир не может сравниться. Но так как по природе своей мы грубы сердцем и нерадивы, и, словно безумные, отворачиваемся от милости Бога и щедрот его к нам, и обращаемся на злодеяния и беззакония, которыми гневим Бога и пречистую его мать, и славы своей и чести лишаемся, как писано: «Злодеяния и беззакония разрушат престолы могучих», и еще: «Источат гордые мысли сердца их, и низвергнут могучих с престолов», – так и этот царствующий город бесчисленными согрешениями и беззакониями лишился стольких щедрот и благодеяний Пречистой Богоматери и в течение многих лет страдал от неисчислимых бед и различных напастей.
– Утро доброе, сестра Мария.
– Доброе, сестра София.
– Как почивали, брат Иоанн?
– Благодарствую, сестра. Не жалуемся покамест. Ночью, говорят, галеры турецкие вышли в море…
– Не мешал ли кто, сестра Ирина?
– Нет, сестра. В Акрополисе было покойно.
– Подле Харисийских ворот ночью шумело воинство латинское.
– И что же, брат Георгий? Это нарушило твой покой?
– Ну… латиняне – это ведь не турки, правда?
– Спокойно ли на Триумфальной дороге, брат Андрей?
– Спокойно, сестра София.
– Сестра! А правду ли говорят прихожане, что Мехмед обложил Город ратью бесчисленной, как песок на берегу моря Мраморного? И что переволокой затащили турки в Золотой Рог корабли свои, а генуэзцы из Галаты перешли на их сторону? Правда ли, что ни один из христианских государей не пришел нам на помощь? Что делать нам, сестра?
– Что делать? Что всегда. Стоять, братья и сестры! Стоять!
Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом семьи моей, никого не смущая и не огорчая…
По обыкновению стоял инок на коленях в пустом Храме и молился. Поутру пришел он с охапкой влахернских роз – кроваво-алых и девственно-белых, чуть тронутых розоватой дымкой восходящего солнца и багрово-пурпурных, нежных и величественных. Они распустились на рассвете, капли росы еще сверкали на лепестках, подобно адамантам. Она издали почувствовала их аромат, аромат еще не умерших цветов. Он отличался от того елея, коим потчевали Ее каждый божий день. Запах роз… Она чуть не забыла, как он прекрасен. Инок положил цветы на алтарь и ушел, а когда вернулся к обедне – их уже не было. Тогда обратился он к Ней:
– Возлюбленная сестра моя! Раз владеешь ты сокровенным знанием – скажи, как случилось так, что вечная и непоколебимая империя, простоявшая тысячу лет, подобно скале, вдруг рушится в единочасие?
Она задумалась. Непросто было объяснить ему то, что не имело объяснения. Все беды одновременно обрушились на империю. Перевелось в ней золото, не стало хлеба, нечего стало есть, нечем платить за еду. Плохо управлялась империя – то одни базилевсы приходили, то другие, перстами водили все в разные стороны. Не было порядка должного, осмелели динаты с деспотами, каждый делал что хотел, ни на кого не оглядываясь. А тут с Востока да с Запада тучи ветром нагнало. Но такое бывало не раз, почему же только ныне начало рушиться здание тысячелетнее? Не потому ли, что не менялось оно со дня своего основания – хотя мир вокруг ох как изменился? Не потому ли, что не могло оно меняться, ибо были крепко-накрепко сложены его стены из глыбин гранитных, залитых густым раствором? Когда трясется земля, рушатся дворцы да колокольни высокие. Не могло сие здание быть перестроено, могло оно только рухнуть. А те люди, что возводили его, устали и выдохлись, не построить им теперь нового. Подумала Она так – и ответила:
– Она просто состарилась, брат мой. Империи старятся так же, как и люди.
– Но что делать нам, простым смертным? Как противостоять той черной мгле, что окутывает сердца наши? Поглотит ли она их? Или свет однажды пробьется сквозь тьму?
– А как бы ты хотел, брат?
Непривычно было иноку. Впервые слышали его там, наверху, – прежде-то все молитвы уходили под сияющий купол, как дым в облака.
– Я хотел бы, чтобы после долгой ночи наступило утро, и солнце, вставая над Босфором, золотило бы кресты на куполах.
– А ежели ночь будет долгой, очень долгой?
– Да пусть хоть сто лет она длится – главное, увидеть рассвет!
– Сто лет, говоришь? А двести, триста, пятьсот? А целую тысячу? Согласен ли ты тысячу лет ждать рассвета?
– Я согласен на все, лишь бы это было не напрасно.
Она помедлила, хотя медлить было уже нельзя.
– Брат мой… Мнится мне, что готов ты постичь предназначение свое. Так слушай же. Есть в Городе святыня нерукотворная. Заключена в ней частичка души всех живущих. Слыхал ли ты, брат, про Одигитрию?
– Да кто ж не слыхал о ней! – воскликнул инок. – Чудотворная икона Пресвятой Богородицы, небесной покровительницы Града нашего. Исполнена она, говорят, евангелистом Лукой, привезена со Святой земли императрицей Еленой, матерью императора Константина, который основал наш Город. Сейчас на сохранении она во влахернском храме Святой Марии. И вправду – нет у нас святыни более ценной и хранимой.
О да! Не было в граде Константина того, кто хоть раз не слышал бы об Одигитрии! Ей молились, оклад ее покрывали поцелуями, до блеска отполировав драгоценный металл. Но никто не знал о ней того, что знала Она. Великая сила сокрыта была не в самой иконе, а в хранящемся в ней Омофоре [79] – куске белой ткани, что была, по преданию, нерукотворным покровом Богородицы. Стоило омочить полы Омофора в волнах Золотого Рога и воззвать к высшим силам о спасении, как откликались они, поднималась страшная буря и сметала все, что угрожало Великому Городу, – но сам Город обходила сия буря стороной. Никогда не пыталась Она объяснить людям, что такое Омофор, откуда сила его. Люди верили в Богородицу, им проще было думать, что Дева Мария защищает их. Она с этим смирилась, да и Ей так было покойнее. Но был Омофор не всесилен – мог он спасти только трижды. Дважды бушевала уже буря, вызванная ею. Теперь мог спастись Город всего один, последний раз.