Операцию Вере сделали неделю назад. Теперь ждали приговора гистологов, чтобы определить тактику дальнейшего лечения. Кусочек раковой ткани, забранный на операции, исследовали на реагирующие рецепторы. Грубо говоря, на то, чем «питается» злокачественная опухоль и что может быть для нее смертельным ядом. Самый благоприятный вариант, к счастью нередкий, это гормонозависимые опухоли молочной железы. Они «кормятся» женскими гормонами. И последующее лечение заключается в приеме препаратов, блокирующих выработку женских гормонов. Но есть зловредные опухоли, оставляющие семена микрометастазов, против которых действенна только тяжелая артиллерия химиотерапии.
– Пришел ответ из лаборатории, – сказала Татьяна. – Увы.
– Значит, химия? – уточнила Вера.
– Да.
Ольга вытерла слезы и тайком перекрестилась – только бы у нее была гормонозависимая опухоль. Пусть облучение предстоит, пусть лекарства пить несколько лет, если не всю жизнь, только не химия. Три дня назад у женщины из соседней палаты, проходившей курс химиотерапии, случился инсульт, увезли в другую больницу.
Худенькая, почти анорексичная, Вера имела букет внутренних заболеваний, выявленных во время обследования, – хронические гастрит и панкреатит, шумы в сердце из-за плохой работы митрального клапана, малокровие. Все эти заболевания в обычной жизни неопасны и почти незаметны, но на фоне химиотерапии могут стать роковыми. Поэтому для Татьяны Вера была проблемной больной. Хорошо бы пристроить Веру к химиотерапевту Бочкареву из областной больницы, но тогда обидится свой местный химиотерапевт Кривич. В конце концов, с Витей Бочкаревым можно встретиться и показать историю болезни Веры или просто по телефону поговорить, не впервой. Химиотерапия – жесточайшее испытание для организма. Последствия в виде облысения – самые безобидные, осложнения практически неизбежны, доктора бессильны. Лекарства одинаковые, но у Бочкарева почему-то осложнений меньше, чем у Кривича.
В последней двухместной палате была занята только одна койка. Со второй койки больную перевели в другую палату. Расчищали пространство для блатной пациентки, о которой предупредил главврач. Доктора не любят «позвоночных» пациентов – тех, кто думает заручиться особым вниманием хирурга, нажимая на связи в эшелонах власти. По-человечески можно понять стремление застраховаться, но доктора воспринимают это как навязчивое давление, как подозрение в халтуре. Операция может быть успешной и не очень. Но закономерность: у министра – успешная, а у шахтера – провальная, отсутствует. Роль играют сотни факторов, из которых организм больного – первейший, а настроение хирурга – последний, потому что он оставляет за порогом операционной свои житейские проблемы. Последний год у Татьяны был изматывающе трудным, но у операционного стола она забывала о своих печалях, словно и не было развода с мужем, суда, болезней родителей и сына. По-своему Таня даже отдыхала на работе, хотя после многочасовых операций едва стояла на ногах.
Она вошла в палату и поздоровалась. На кровати сидела женщина лет сорока в ярко-красном плюшевом спортивном костюме.
Таня достала из кармана маску и надела на лицо. Жест не мог оскорбить: поддавшиеся истерии, связанной со свиным гриппом, в транспорте ездили, по улицам ходили люди в масках, а уж врачу тем более полагается.
Это была Журавлева. Фамилия нередкая, и вчера Таня не обратила на нее внимания. Но это была та самая Журавлева. Невысокая, полноватая, но не толстая – крепко сбитая. Такая фигура почему-то встречается у женщин – руководительниц среднего звена, от начальниц ЖЭКов до заведующих молочными фермами.
Никого в жизни Таня не ненавидела с такой силой, как эту Журавлеву.
С тех пор как они не виделись, Журавлева почти не изменилась. Только раньше она взирала на окружающих с чванливым барством, а сейчас – с выражением растерянности и беспомощности, типичным для пациентов в этих стенах.
– Меня зовут Татьяна Владимировна, – представилась Таня, стараясь контролировать голос, чтобы не задрожал.
– Завотделением? – уточнила Журавлева.
– Да.
– Вас предупредили обо мне?
– Да.
– Говорят, вы прямо кудесница. Ради вас в эту сиротскую богадельню легла. Могла бы на Каширку или в Институт Герцена устроиться.
Журавлева смотрела на Таню и не узнавала. Говорила заискивающе, хотела польстить, но невольно выпячивала свою значимость.
– Есть жалобы? – спросила Таня.
– Ой, ну ничегошеньки не болит! Прямо не верится, что у меня рак. – Журавлева говорила с интонациями человека, которого обвиняют в пьяном дебоше, а он спиртного в рот не берет. – Может, все-таки ошибка?
– Исключено.
– Я вас отблагодарю, не поскуплюсь, только вылечите!
«Ты уже сделала для меня все, что могла», – подумала Таня и, не ответив, вышла из палаты.
Другому пациенту Татьяна обязательно сказала бы, что ему повезло, захватили рак на ранней стадии, и потому вероятность излечения велика. Что когда рак дает о себе знать, как правило, лечение вообще бесполезно либо помогает в единичных случаях. «А вам действительно повезло, бог уберег, значит, не нагрешили много», – сказала бы Татьяна. И поскольку все больные боятся операционного стола, как предсмертного одра, Таня завела бы речь о том, что операция – это самое простое, волноваться не нужно. А вот следующие этапы лечения! И рассказала бы про то, как кусочек пораженной ткани отправят на исследования, будут анализировать рецепторы. Если образовательный уровень пациентки позволял, Таня использовала в речи медицинские термины. Интеллигентным людям нравится владеть специальной терминологией. Если пациентка была невысокого культурно-образовательного уровня, Татьяна говорила максимально доступно. Она считала, что больной должен бороться с недугом активно, в одной связке с доктором, совместные усилия многократно увеличивают шансы на выздоровление. Тех врачей, которые видели в пациентах только бездушные объекты для профессиональных манипуляций, Таня не понимала. Такие были и в их клинике. Они говорили больным: «Зачем вам знать, что мы проделали в ходе операции? Она прошла успешно. Какая вам разница, что за лекарство вам назначено? Все равно в этом не разбираетесь. Выписано – пейте и не задавайте глупых вопросов». С точки зрения Тани, вопросы были очень правильные. Человек не должен относиться к своему организму как к автомобилю, который сдан в ремонт.
Заканчивала беседу Таня словами о том, что рак можно победить, только выполнив комплекс лечебных мероприятий. «Поэтому вы должны быть готовы к борьбе, иметь терпение и волю к победе. Это очень важно! А операция? Я таких десятки сделала, и ваша пройдет успешно, не беспокойтесь». Татьяна сознательно принижала значение операции: если человеку, который страшится взять высоту, сказать, что первая высотка – ерунда, а следующая по-настоящему трудная, тогда человек переключит внимание на будущие проблемы, и психическое напряжение слегка спадет.
Ничего этого Татьяна Журавлевой не сказала. Развернулась и ушла. Заперлась у себя в кабинете. Громко сказано – кабинет. Каморка пятиметровая, из бывшей кладовки переделанная. Поместились только стол с компьютером, два стула, на одной стене вешалка для одежды, на другой – полки с книгами. До врачебной пятиминутки еще полчаса. Таня сидела, положив локти на стол, закрыв лицо руками.