— Минеральная вода, пиво, чипсы! — громко и гнусаво повторял женский голос, надсадно раскатываясь вдоль вагона.
Я как раз выходил из соответствующего заведения и увидел удаляющуюся в противоположный конец коридора женскую фигуру. Женщина была настолько бесформенно-расплывчатой и непримечательной, что на неё было не то чтобы сложно, а скорее даже невозможно обратить внимание. Запоминался её голос, предлагаемый ею товар, но не её внешность.
Я не мог понять, чем это зацепило меня, почему я встал столбом и смотрел вслед кричащей торговке, пока та не скрылась за дверями. Потом остановился напротив нашего купе, прислонился лбом к холодному стеклу и задумался. Может ли торговля вестись в час ночи, когда все пассажиры уже спят? По идее нет. Но вполне возможно, что здесь и не такое бывает, стремление одних людей к наживе вкупе с привычкой ложиться за полночь у других вполне оправдывает схему, где спрос рождает предложение. Тогда что же не так?
— Мужчина, покупать будем? — вновь раздался тот же громкий и бесцеремонный голос. — Минеральная вода, пиво, чипсы от вагона-ресторана.
— Нет, спасибо, — обернулся я только для того, чтобы взглянуть ей в глаза.
— Может, чего покрепче?
— Нет.
— Ничего не желаете? А ваши соседи?
— Они спят.
— Я утром ещё приду, — пообещала разносчица и, протиснувшись за моей спиной, ушла в противоположный конец вагона.
Я тоже вернулся к себе, закрыл дверь и внимательно прислушался к сонному дыханию остальных. Спали все, включая, кажется, даже Вика. Я постарался осторожно достать из-под подушки два проверенных ножа, подумал и сунул обратно. Если это действительно ламия, то острая сталь мне ничем не поможет. Оставалось влезть на свою полку и лечь ногами к окну…
«Так, не будем спешить с обвинениями», — мысленно приостановил я сам себя. В конце концов, любой человек может в силу разных причин не иметь ресниц. Многие люди умеют ходить бесшумно, так что это тоже не улика. Но человек не может СОВСЕМ ничем не пахнуть! Это противоестественно. А у неё нет запаха. Никакого. Ни пота, ни духов, ни какого-либо ещё. Вывод напрашивается один: либо это женщина, шагающая бесшумно и потерявшая ресницы, допустим, в результате болезни, к тому же абсолютно стерильная, либо…
Ламия! Древнегреческая, а вернее, ещё и догреческая ведьма, специализирующаяся на жизненной энергии человека. Я был абсолютно уверен, что наши парни истребили последних ещё четыреста лет назад. Их просто нельзя было оставлять в живых, они относятся к древним тварям — «слюна Лилит», как называли таких древние иудеи. Она не пьёт кровь, она высасывает саму жизнь. Нападает только на спящих, сама насылая крепчайший сон, всегда охотится одна, очень избирательна в жертвах, но никогда не убивает в первую же ночь. Это не в её правилах.
Ламия отлично знает, что чем меньше сил осталось у человека, тем крепче он цепляется за жизнь и тем слаще отнимать её постепенно. Ею правит не просто инстинкт хищника, но изощрённое безумие маньяка. Люди пытались защититься от них молитвами и амулетами — серебряная ладонь с глазом посередине. Возможно, кому-то и помогало, документальных фактов об этом не сохранилось, а я не был свидетелем.
Собственно, сейчас все мои размышления сводились лишь к одному — протянуть время до её прихода. А она придёт, ей чем-то понравилось наше купе, и на другую жертву ламия уже не сможет переключиться. Возможно, это её единственная слабость…
Я огляделся. Рита ровно дышала, укрывшись простынёй. Вик слегка похрапывал, даже у вампиров могут быть с этим проблемы. Сильвия разметалась по полке, сбив простыни в ноги, чистая и обворожительная в новой розовой пижамке и с рассыпавшимися по подушке рыжими кудрями. Она что-то невнятно бормотала во сне, но мне не пришлось долго вслушиваться — гордый рефрен «И спляшем на их костях…» герцогиня непроизвольно повторяла даже в объятиях Морфея.
Кого из них древняя тварь выбрала своей сегодняшней жертвой? Я аккуратно прикрыл дверь, оставив узкую щель, в которую не пролез бы даже котёнок. Это было приглашение.
И ждать пришлось недолго…
Крупная женщина без труда протиснулась в купе и одним свободным движением взлетела ко мне на верхнюю полку, всем весом придавив ноги.
— Вот ты где прячешься, красавчик, — сладострастно прошептала она, и я почувствовал, как тяжёлая волна сна от её дыхания буквально накатывает, обволакивая сознание.
Ламия растянула губы в похотливой улыбке, и меж её маленьких острых зубов вытянулся длинный чёрный язык, раздвоенный, словно у змеи. Она упёрлась руками мне в грудь, ничего не боясь и прекрасно осознавая свою силу над спящими людьми. Как вы понимаете, в моём случае она уже ошиблась дважды. Не размыкая глаз, не изменяя дыхания, даже не напрягаясь, я одним движением поймал её за язык, начавший ощупывать мою шею, и в доли секунды затянул его узлом на крючке для одежды. Вот теперь можем и побеседовать…
— Кьясафчик, ты это сё? Ты сё тфорись, а?
Вместо ответа я для пущей надёжности прижал узел рукой. Противно, но чего не сделаешь ради собственной безопасности.
— Пусти бабуську, хуиган, я милисию пософу! — осторожно шевеля губами, поугрожала она. И правильно — язык был натянут, как струна, а зубы у ламий острее бритвенных лезвий, одно экспрессивное предложение, и сама себя немой оставит. Для их породы это смерть, ламии завораживают и убаюкивают разговорами.
— Не хосесь язгофаифать… Ядно… — Теперь ламия попыталась изобразить уже дружелюбную улыбку и подмигнуть. — А мовет, ты с саду пъистоисся? Я тефушка коящая-а…
— Какая?! — не сдержался я.
— Коящая, как оконь! Ф постеи стластная, нисево не стефняюсь, беи меня как хосесь!
О-о. Нет… На такие расклады я нипочём не подписывался. Всевышний не поймёт, не простит и не оценит. Возможно, на земле действительно «некрасивых женщин не бывает», но ламии — это отдельная песня. Старая, толстая, уродливая… Не песня, ламия!
— Не хосись? Стданно… фсе хотели, и фсе тофольны пыли… пока шили…
— Пока жили, — догадался я.
И смех и грех, но древняя ведьма её уровня способна вытянуть все жизненные силы мужчины любым местом. Надеюсь, вы целомудренны и искренне не понимаете, о чём я? Хотя на что я надеюсь? В двадцать первом веке, с вашими-то информационными технологиями, прости их, Господи…
— Ф поседний аз кофою — отпусти! Хузе будет! Я тебе мфтить буду, фсю зызнь испоканю! Отпусти бабуську, маньяк!
Собственно, над этим я сейчас и раздумывал, прикидывая размеры щели меж дверью и косяком и опушенного окна. Вроде у окна даже пошире. Но проверить можно только экспериментальным путём…
— Фот и умниська, фот и послусался, — радостно забормотала ламия, когда я аккуратнейшим образом отвязал её язык от крючка, но крепко сжал в кулаке. После чего соскочил одной ногой на узкий столик, хотел спросить, умеют ли ламии летать, потом передумал и молча выпихнул уродливую старуху из вагона.