— Добавлены?
— Да, сэр. Вероятно, это сделано в целях улучшения проводимости кремния. Как в полупроводниковых материалах в эру доквантовых компьютеров.
Зай прищурился.
— Тайер, вы полагаете, что данный объект — гигантский процессор?
— Этого я не знаю, сэр.
Она даже не стала просить прощения за свое невежество, а Зай порадовался тому, что Тайер не склонна к умничанью и экстраполяциям, чем страдало большинство аналитиков.
— Как он движется?
— До того, как произошел трансмиссионный выброс, движение было банально центробежным. Такое впечатление, что наружный слой объекта обладает определенными адгезивными свойствами. Что-то вроде эффекта поверхностного натяжения, как у водяной капли.
Зай кивнул. Все заметили, как сильно эта штуковина смахивала на «шампанский дервиш».
— — Но когда объект поглощал поисковые дроны, его движение представляло собой некий иной процесс.
— Это вполне очевидно, — пробормотал Зай. — Есть идеи?
— Я могла бы... гм-м-м... показать результаты предварительных исследований, сэр, и предложить некоторые возможные выводы.
— Пожалуйста, — с улыбкой отозвался Зай. Может быть, Тайер тоже была выдумщицей, как все аналитики, но, по крайней мере, она была осторожной выдумщицей.
Тайер сделала условный жест, и на вспомогательном воздушном экране командного отсека появилась хроматограмма фонового излучения.
— Эта хроматограмма была снята пассивными датчиками «Рыси» двенадцать минут назад, за несколько секунд до трансмиссионного выброса. Вот этот высокий пик — кремний. А вот этот, пониже — мышьяк.
— Мышьяк? Если так, то это очень похоже на полупроводниковый процессор, — заметила Хоббс. — Или, по меньшей мере, на устройство для хранения информации.
Зай кивнул. В этом он уже почти не сомневался. Он только ждал подтверждения с Легиса от гражданских источников информации. Тогда его худшие опасения могли подтвердиться.
— Да, мэм, — ответила Тайер старшему помощнику. — Это компьютер. Но не только. Это нечто намного большее, чем компьютер.
Она сделала другой условный жест, и хроматограмма превратилась в график на оси времени. В итоге на оси Z вырос зазубренный горный хребет.
— Вот первые несколько секунд трансмиссионного выброса. Обратите внимание, как выглядит поэлементная картина изменений, происходящих в объекте.
Тайер отодвинулась от стола, сложила руки. Первой подала голос Хоббс.
— Изменения? Вы хотите сказать, что он за несколько секунд изменил свой состав?
Зай смотрел на экран, пытаясь припомнить кое-что из курса звездной механики, который проходил в академии. Именно тогда кто-то в последний раз просил его расшифровать хроматограмму.
— Какие элементы мы видим здесь?
— Данные пики — металлы, — объяснила Тайер и указала на несколько «гармошек», отходящих от самого высокого пика. — Это — ванадий, это — электр [1] , а это титан — в точных пропорциях для сверхпластичного твердого сплава. А вот это — немного ртути, вероятно, для создания определенной направляющей инерционности.
— Направляющей? Подвижные сплавы? — спросил Зай.
В это почти невозможно было поверить.
— Да, сэр. Структуры, которые выхватили из космоса несколько дронов Маркса, должны были бы обладать каким-то устройством для ориентирования и мощной арматурой. Перестройка материального состава объекта представляется довольно сложной для того, чтобы у него была возможность создавать подобные устройства и конструкции на лету.
— Нет, — тихо проговорила Хоббс.
Зай прищурился. В Империи имелись устройства для трансмутации металлов. В промышленных условиях можно было превратить свинец в золото... в разумных количествах. На некоторых далеких орбитальных станциях вблизи изолированных газовых гигантов, где был доступ к источникам тепловой энергии, порой производили металлы из водорода и метана. Этот процесс требовал невероятных затрат энергии, но все же производство на месте обходилось дешевле, чем доставка нужных металлов звездолетами. Ну и конечно, в физических лабораториях всегда создавали экзотические новые трансурановые элементы.
Но такой уровень управления — чтобы по первому требованию возникали элементы из самых разных ячеек периодической таблицы, — такой уровень был поистине фантастическим.
— Почему мы раньше не догадались? — прошептала Хоббс.
Тайер нахмурила брови.
— Мы слишком сильно полагались на данные, собранные активными датчиками, мэм. Данный процесс намного более тонок, чем может показаться.
Лейтенант-аналитик махнула рукой.
На хроматограмму наложилась массспектрограмма — набор линий расчертил горный хребет по вертикали. Линии были прямыми и четко параллельными, как железнодорожные рельсы.
— Как видите, — продолжала Тайер, — гранулы кремния при трансмутации не меняют своей массы. Объект сохраняет значительную плотность по всей своей структуре, из чего бы он ни состоял. Этот сдвиг в чем-то виртуален. Из всех наших приборов только хроматограф, исследовавший фоновое излучение, заметил какие-то изменения.
— Виртуальная смена элементов? — перепросил Зай. — Как это, хотел бы я знать, элементы могут быть виртуальными?
— Этого я не знаю, сэр, — призналась Тайер.
— И откуда он берет энергию, чтобы производить все эти изменения? — спросила Хоббс.
Пока источника энергии у объекта обнаружить не удалось.
— Этого я тоже не знаю, мэм. Но не думаю, что он потребляет много энергии. На самом деле в данный момент объект, судя по всему, производит еще какие-то изменения, без всякой видимой причины. Впечатление такое, будто он разминает мышцы.
— Прошу прощения?
Статическая хроматограмма покинула дисплей, ее место заняла подвижная. Пики бешено подпрыгивали и опускались. Картина на дисплее очень напомнила аудиограмму шума толпы.
— Показ в реальном времени — минус задержка по скорости света.
«О господи, — подумал Зай. — Какая жуткая штука!»
Кривая на дисплее пульсировала и билась так дико, что на нее больно было смотреть. На какое-то мгновение Заю показалось, что он улавливает какую-то закономерность в танце кривой — словно бы какой-то участок его мозга постиг внутреннюю логику «разминки» объекта.