Вбегает брат лекарь, охает, хлопочет, а Серж, совсем уж помрачнев, говорит:
– Потому и нет о Сереге ничего в сказании, друг Анже. И, знаешь ли, хорошо, что ты не вздумал подзадержаться там еще на пару минут.
– Я вернусь туда.
– Что?! И думать не смей! Много воли взял, вот что!
Я не отвечаю. Потому что Серж ляпнул не подумавши… он просто испугался за меня. Понятное дело – он ведь не знает, что их спасут. Обязательно спасут – так сказал Сереге капитан, а я ему верю.
Но, конечно, сначала я вернусь к Леке. Потому что о нем в сказании есть.
Дорогу к Лисьей балке, в рассветном мареве, стремя в стремя с ордынцем-вождем в голове вражеского отряда, не забудет Лека никогда… даже если будет у него это самое «когда», даже если доживет он до немыслимой старости! Даже если захочет забыть – не получится. Не уйдут из памяти ни смертное напряжение, с которым стараешься поймать знак о Сереге, ни навязчивая мысль – есть ли на Лисьей в самом деле засада. И уж тем более не забудется отчетливое ощущение, что жизнь твоя подвешена на паутинке и оборвется, как только ордынец распознает обман.
Но сейчас не до того, что будет вспоминаться потом. Сейчас – помнить, каждый миг помнить, что ты – сломлен. Потому что если вождь в этом усомнится… тогда всё, что ты вытерпел, было зря.
И – будь что будет.
Леке повезло: его не потащили с собой на засаду. Ордынцы не рискуют добычей попусту. Когда он буркнул, ткнув рукой вперед: «Вот она, Лисья, видите, там камыш и верба, как раз за той вербой тропа к воде», – вождь подозвал одного из воинов и приказал отвезти пленника в стойбище. Пленник, конечно, не понял приказа, испугался, заканючил: «Не убивайте», – и долго еще, трясясь в седле со связанными руками и свежим рубцом от плетки поперек спины, слышал за спиной гогот ордынцев.
И, понурив голову и чуть слышно всхлипывая, до конца разыгрывая сломленного, отчаянно вслушивался в идущие от амулета ощущения: как там Серега? И тянул, тянул, тянул на себя его боль… не спорь, Серый, тебе силы нужней… держись, только держись…
Стойбище встречает его насмешками. Лека кидает исподлобья опасливые взгляды по сторонам, думает: к Минеку повезут или сразу к вождю в палатку рабом? Удача снова не подводит: спихивает конвоир с коня прямо через ограду в пустой овечий загон, и Минек вскакивает навстречу.
Лека изворачивается, принимает землю боком и перекатывается, гася удар. Даже, кажется, ничего не сломал… Поднимается на колени, мотает головой.
– Живой, – восторженно шепчет Минек. – Гляди, живой! Ну, малый! Погодь, развяжу…
Минек плюхается на колени рядом с Лекой.
– Погоди, тебе ж неудобно так. Щас… встану… – Лека напрягается, лицо становится сосредоточенно-каменным.
– Да не надо, управлюсь! Как там?
– Не знаю. К Лисьей вывел, тут же обратно отправили.
– Засаду не заметили, значит?
– А она там есть, засада?
– А то нешто! А, ты ж не знаешь… Тут Серега твой объявился…
– Знаю… – Лека морщится, передергивает плечами.
– Ну так и подумай, зачем. Не иначе, должен был на Лисью их навести, если у нас не вышло, понял?
Минек распутывает хитрый узел, отводит Леку к поилке, плещет в лицо холодной водой.
– Еще, – просит Лека.
– Хочешь, окуну? – Минек всматривается в его лицо, отвечает сам себе: – Нет, лучше не надо. Ожоги плохие, малый. Дергает?
– Еще как…
Лека садится, прислоняется боком к столбу ограды. Минек поит из пригоршни, спрашивает:
– Били?
– Не слишком. Смеялись больше.
– Ты прости, малый, – Минек вздыхает. – Видел я, как тебя корежило. Да еще и досталось…
– Ничего… – Лека осторожно ощупывает лицо. – Ты же прав был. И у меня получилось. Хоть бы еще на Лисьей все хорошо вышло!
Словно в ответ, мчится мимо конь. Из степи – в стойбище. Всадник застрял сапогом в стремени и волочится следом, оставляя в пыли неровный кровавый след.
Стойбище взвыло. Заголосили женщины, повыбежали за охранительный круг мальчишки.
– Минек, что теперь?
– Теперь ждем. Наши придут, и тут-то мы степнякам пригодимся. Иначе кем откупаться будут?
– Да? – Лека хватается за ограду, рывком встает, кричит повелительно на родном степнякам языке:
– Эй, ты! Тебе говорю, сопляк! А ну сюда!
Пробегавший мимо мальчишка оборачивается, таращится.
– Сюда! – Лека машет рукой.
Мальчишка подходит не один. Вместе с ним подтягивается к загону случившаяся невдалеке старуха.
– Тебе чего? – грубо спрашивает мальчишка. – Мало?
Лека криво усмехается. Всё, игра в труса окончена.
– Там, в степи, ваши забавляются с парнем. Советую тебе найти их и вернуть. И, честно, не завидую вам, если окажется, что его успели забить. Не надейтесь тогда на пощаду. За него мы вырежем вас всех.
– Думаешь, получится? – свистящим шепотом спрашивает Минек.
– Уверен, – цедит сквозь зубы Лека. И кричит на мальчишку: – Живо давай, кому сказано!
– Что стоишь, – шипит старуха. – Скачи скорей, он правду говорит. К восходу скачи, там они.
– Знаю, – бурчит мальчишка. Вскакивает на первого попавшегося коня, пригибается к гриве, гикает…
– Да, – выдыхает Минек, – спешит. Серый-то жив хоть еще?
– Пока жив. – Лека вцепляется в жердь ограды до боли в пальцах. Он боится. Не тот случай, когда его сила может спасти Серегу. Если не успеет лекарь – тогда…
Тянутся минуты. Лека бледнеет все больше, и Минек глядит на него встревоженно – однако тронуть опасается. Но вот губы вздрагивают… выдыхает:
– Везут… теперь хоть бы наши не опоздали…
– А вон они, наши! – И Минек, забравшись на ограду, машет сдернутой рубахой летящему к стойбищу отряду.
Я мог бы уделить больше времени южной границе… честно сказать, мне очень этого хотелось. Но я, пожалуй, и так уж чересчур затянул доверенное мне дознание. Пора идти дальше. Пора узнать, что за судьба забросила принца Валерия в Корварену в самый разгар Смутных Времен, – да еще так, что король Лютый об этом и не подозревал.
Я беру «серебряную траву» и думаю о короле Андрии и королеве Марготе… о том, как их сын вернулся со службы.
Сегодня они сидят за этим столом как равные. Принц Валерий и его побратим – напротив короля с королевой, а сбоку – Сергий, Васюра и Ожье.