Пьем. Терпкое, сладкое с горчинкой… огонь и брызги, полуденное солнце и утренний ветер. Дрожь отпускает. Зато наваливается отодвинутая до поры усталость. Уютные у Карела кресла, здесь бы и заснул…
– Как это было? – Сэр Оливер подается вперед. – Что ты чувствовал, парень?
– Руки онемели… Я шпагу даже не ощущал, бьюсь – а как будто не я бьюсь. Будто я в камень превращаюсь… – Меня передергивает, даже вспоминать жутко, только думаю: нет, вовремя помощь подоспела, ох как вовремя!
– Да… – Капитан горбится, опускает глаза. – Карел, мальчик мой, ты прав… они хотели захватить вас. Не сдох бы ты, парень. Просто двигаться бы не смог, и повязали б тебя как миленького. Ты гляди, какие… Свет Господень, ведь на лету сообразили!
– Что? – спрашивает Карел.
– Не понимаешь? Мальчик мой, неужели ты глупей нелюди подземельной? Подумай! Им не просто принц нужен был. Тех, кто пришел тебе на помощь, они тоже решили взять живьем.
Лека присвистывает.
– А, ты понял?
– Да что?! – кричит Карел.
– Орудие давления, – объясняет Лека. – Им нужно что-то от тебя. Чего-то добиться. Человек, который зовет принца по имени, может оказаться хорошим подспорьем, когда этого принца надо принудить… да все равно, к чему.
Карел ругается. Витиевато, красиво и зло. Я аж заслушиваюсь: не подозревал за ним таких талантов.
Вбегает королева, и мы спешим встать. Белая, как первый снег, тонкая, как ветка ивы… молодая и красивая настолько, что не в матери бы ее Карелу, а в невесты – но я сразу почему-то понимаю: мать…
– Карел, сын мой! Ты жив, хвала Господу!
– Матушка! – Карел улыбается. Не привычной мне уже кривоватой, то ироничной, то злой ухмылкой, унаследованной от Грозного, а мягко и нежно. – Матушка, вот мои друзья. По чести, это их прежде всего надлежит благодарить: они подоспели мне на помощь в тот миг, когда я был обезоружен и повержен. Матушка, знакомьтесь: Лека, Серега.
Мы глубоко кланяемся. Королева расцветает улыбкой:
– Право же, Карел, ты мог бы познакомить нас и раньше! Я рада, молодые люди, что у моего сына появились друзья. Чем я могу отблагодарить за его спасение?
– Дружба не требует наград, моя госпожа, – снова кланяется Лека. Я спешу повторить поклон. Прямой взгляд королевы тревожит меня, и я вздыхаю свободнее, когда ее внимание вновь обращается к сыну.
– Я ждала тебя раньше, Карел. Твой отец уехал в Готвянь.
– Без меня?! Мы ведь хотели…
– Я помню. Он велел передать, что ждет тебя там через десять дней. И знаешь, Карел… – взгляд королевы скользит по нашим лицам, и я снова холодею: ну как узнает?! – пригласи друзей с собой.
– Хороший совет, матушка, – снова улыбается Карел. – Ты разрешишь им сегодня переночевать у меня?
– Карел! Что за глупый вопрос! Неужели я бы отказала? Да я бы с ума сошла от беспокойства, вздумай они сейчас возвращаться домой…
– Мои комнаты защищены от гномов, – вполголоса объясняет Карел, когда королева вышла. – Матушка не любит зря волноваться.
– Отец подарил его мне в последний день рождения, – говорит Карел. – Подарочек с подвохом, надо признать! Приморский торговый город… Всю весну и все лето я пытался разобраться, что здесь к чему, и знали б вы, как рад был сбежать в университет. Лучше бы чего попроще подарил, честно говоря. Вот хоть коня.
– Проба сил в правлении? – улыбается Лека, сдерживая Барса, чтобы держался вровень с гнедым Карела. Наши кони рвутся вперед: видно, мерный шаг привычных к строю гвардейских великанов им не по нраву.
– Можно подумать, от меня на самом деле хоть что-то зависит, – неприкрытая горечь сквозит в голосе Карела. – Угораздило родиться принцем!
Я замечаю мимолетную усмешку Леки и думаю: интересное воспитание получает наследный принц Таргалы! В восемнадцать лет – ни опыта правления, ни воинской службы за плечами. И даже чести учиться у маэстро Джоли добился сам. Можно подумать, Грозному все равно, каким вырастет его единственный сын!
И еще я думаю, что Лека со стыда бы сгорел, вздумай кто отрядить два десятка гвардейцев для его охраны. Правда, у нас нет войны, и на дорогах спокойно; хотя и патрули встречаются чаще, чем здесь…
Передовой десяток придерживает коней у постоялого двора.
– Переночуем здесь, мой принц? – спрашивает лейтенант… По мне, вопрос больше похож на приказ! Вот ей-богу, я бы из вредности велел ехать дальше!
– На ваше усмотрение, – отвечает Карел.
Мы спешиваемся, алый закат бьет в глаза, и я думаю: моя вредность была бы не ко времени!
– Устал как собака, – вполголоса, только для нас, признается Карел. – День верхом, не шуточки!
– Меньше надо на лекциях штаны просиживать, – хмыкает Лека. – И коня из стойла выводить каждый день, а не два раза в год.
О чем ты говоришь, думаю я. Ведь у бедняги Карела даже коня своего нет! Красавец гнедой – из гвардейской конюшни, такое же приложение к нынешнему статусу первого вассала и наследника, как форменный берет… как два десятка охраны в дороге!
– Хорошо бы, – вздыхает Карел. – Боже мой, какую битву я выдержал из-за этой сволочи Рене… Первый раз в жизни набрался наглости просить отца – и, Свет Господень, знали б вы, чего пришлось наобещать взамен!
Трактирщик лебезит перед лейтенантом: «чего изволят ваши милости», «сию минуту» и «самое лучшее, только для ваших милостей» сыплются из него, как горох из дырявого мешка. Карел оглядывает мрачным взглядом тесный зал, чуть заметно пожимает плечами и садится за дальний от входа столик. Вытягивает ноги, страдальчески вздыхает. Кивает поднесшей вино служанке:
– Благодарю.
Отхлебывает. Кривится. Бормочет:
– Если бы не эта дурацкая война…
И остаток вечера угрюмо молчит.
Со стен воют дурными голосами трубы, и по шпилю ратушной башни ползет рывками вверх фиолетово-белый флаг. Карел выступает во главе отряда, два десятка гвардейцев из охранения превращаются в почетный эскорт. Мы с Лекой отстаем. После дня ожесточенных споров Карел согласился-таки, чтобы мы въехали в его город неофициально. Договорились встретиться у ратуши завтра утром.
– Если сможешь, – уточнил Лека. – Представляю, сколько на тебя навалят!
– Отобьюсь, – мрачно пообещал Карел.
От самых ворот мы ведем коней в поводу, и отряд с принцем во главе все удаляется, а вместе с ним – нестройные приветственные возгласы, какофония труб, перешептывания: «Принц! Принц!»
– Да, – говорит Лека. – Сказать по чести, я ему не завидую. Вот уж точно, угораздило!