«Было какое-то озлобление Буденного в отношении Ворошилова, – вспоминал далее Егоров о ситуации осенью
1925 года, после смерти М. В. Фрунзе. – Дело дошло до такого положения, когда Буденный прямо сказал, что не допустит, чтобы Ворошилов был наркомом, и что он готов скорее его убить, чем согласиться с этим назначением». Объясняя эти конфиденциальные разговоры, Егоров говорил: «С Буденным меня связывала старинная дружба еще с 1919 года по Царицыну. Вся наша последующая работа до конца Гражданской войны проходила под знаком полной гармонии в личных отношениях…»
Александр Ильич поведал также о том, что с 1926 года к их «группировке» присоединился П. Е. Дыбенко. «Дыбенко называл Буденного „генералом без армии“, „неудачным Мюратом“, что еще более настраивало Буденного против Ворошилова… Так, на протяжении 1925–1927 годов сложилась наша „тройка“», – писал Егоров в собственноручных показаниях. Признания Егорова покорно подтверждал и Дыбенко: «После смерти Фрунзе встал вопрос о новом наркоме, и вновь возникла борьба между различными группировками в армии за продвижение на этот пост своих кандидатов… К этому же времени (1925–1926 годам) относится мое сближение с Егоровым и Буденным… Моя поддержка Егорова и Буденного сблизила нас… нас даже называли в армии триумвиратом». Вспоминая свои отношения с названными военачальниками, Дыбенко утверждал: «Будучи в Москве, я посещал Егорова на его квартире либо встречался с ним у Буденного».
Дыбенко, по его словам, сближала с Буденным и Егоровым общность военно-политических взглядов: «В период 1926 года сложилась наша группа и мы начали подбирать своих сторонников в армии вначале под флагом групповой борьбы против Ворошилова…» В эту группировку будто бы вошли еще два военачальника – М. К. Левандовский, а затем Н. Д. Каширин. Разумеется, дружественные отношения Семена Михайловича с соратниками по Первой конной армии Дыбенко (или диктовавшие ему показания следователи) тоже постарался представить частью широкого заговора. «Летом 1925 года, – вспоминал один из кавалерийских начальников, – на квартире Горячева была выпивка по случаю возвращения Тимошенко из Венгрии. Присутствовали Буденный с его первой женой, Тимошенко, Горбачев, Сакен и я…»
Уже после начала Великой Отечественной войны, в июле 1941 года, заместитель начальника 3-го управления НКО капитан госбезопасности А. Н. Клыков направил Берии справку на Буденного, где утверждалось: «Показаниями ряда арестованных участников военно-фашистского заговора устанавливается, что Буденный является участником и членом руководства антисоветской организации правых в РККА, возглавляя как член руководства антисоветские формирования в коннице РККА и среди казачества.
Буденный еще в 1925 году, после назначения народным комиссаром Военно-морских сил СССР Ворошилова К. Е., сблизился с бывшим тогда командующим БВО Егоровым А. И., а в последующие годы с Дыбенко П. Е. (в тот период начальник снабжения РККА) и вместе с ними возглавил антисоветскую организацию правых. Правые взгляды Буденного складывались под влиянием Томского, с которым Буденный поддерживал связь все годы. В 1931 году… Буденный был у Рыкова и выражал ему свое сочувствие (после отставки с поста председателя Совнаркома. – Б. С.). Буденный много говорил Рыкову о недовольстве крестьян коллективизацией и в конце разговора заявил: «Прикажи А. И., и я тебя поддержу—на Дону и Кубани мои ребята только и ждут моего приказа садиться на лошадей. Я, знаешь, человек военный»».
На Буденного дали показания еще многие из числа осужденных и расстрелянных. Так, маршал Егоров утверждал: «Именно он, Буденный, осуществлял связь с Кашириным, Апанасенко, Жлобой, которые проводили активную антисоветскую работу среди казачества. Они использовали создание специальных казачьих частей для подготовки своих контрреволюционных формирований… Во главе этих частей ими были поставлены свои люди, завербованные участники военного заговора и антисоветской организации правых. Из числа участников антисоветского подполья в коннице Буденный мне назвал Косогова (комкор), Шеко (комдив), Горячева (комкор), Сердича (комкор) и Федоренко (пом. инструктора кавалерии)». Дыбенко же признал на допросе 15 марта 1938 года, что Буденный возглавлял антисоветское подполье в кавалерии. У следователя, допрашивавшего Н. Д. Каширина, фантазия оказалась еще богаче. Подследственный будто бы показал: «Вокруг маршала Егорова Александра Ильича сложилась группировка… Во время разговоров со мной в июле 1932 года Егоров назвал своим сообщником и главной опорой Буденного Семена Михайловича… По расчетам Егорова антисоветское вооруженное восстание должна будет поддержать большая часть всей конницы РККА во главе с самим Буденным…»
На основе этих показаний Клыков сделал вывод, что Буденный предназначался на роль «руководителя антисоветского подполья среди казачества… могущего возглавить антисоветское восстание, опирающееся на антисоветские казачьи кадры». Вывод, конечно, совершенно фантастический. А вот А. И. Седякин, похоже, не выдумывал, когда показал на допросе 10 февраля 1938 года, что Буденный в разговорах с ним ругал коллективизацию и заявлял при этом: «Я, Буденный, казаков белых, конечно, бил, но я против того, чтобы их разорять… Теперь сплошная коллективизация… Зря погубили казачью конницу». Замечу, что критика в этих словах звучит вполне умеренно и имеет достаточно прагматическую направленность: «Погубили хорошую конницу!» Сталин такую критику мог даже принять, как частично согласился он с письмами Шолохова о «перегибах» коллективизации на Дону.
Обширные показания против Буденного дала жена маршала Егорова Г. А. Цешковская, впоследствии расстрелянная: «В Москве 1932–1935 годов как бы сами собой организовались светские салоны, напоминающие то ли дворянское прошлое Руси, русской знати, блиставшие приемами по средам, пятницам с обязательным присутствием знаменитостей, певцов, художников, то ли салоны декабристов. Такие салоны устраивались у Бубновой, у Гринько, у нас. Предлогом для этого являлась читка новой пьесы или сценария или маленький концерт какого-нибудь квартета. Внутренняя сторона грязная, нехорошая, голоса фальшивили, шли вразрез общему тону жизни в стране. Почему-то всегда получалось, что завсегдатаями этих вечеров были люди с надтреснутой душой, с личными обидами на свое положение, обойденные вниманием, я бы сказала, озлобленные существующими порядками в стране. Так получалось – женщины готовили кухню, судили, обсуждали назначения, перемещения, потихоньку поругивали руководство, отражая мысли и чаяния своих мужей… Бубнова говорила, что Андрея Сергеевича Бубнова затирают, а ведь он был в пятерке с Лениным.
Тухачевский – аристократ голубой крови, всегда весел, всегда в кругу дам, он объединял военную группу, шел, не сгибаясь, прямо к цели, не скрывая своей неприязни к руководству. Вся эта публика непризнанных талантов тянулась кверху, не разбирая путей и средств, все было пущено в ход – и лесть, и двуличие, и ничем не прикрытое подхалимство, но их честолюбивые замашки кем-то были распознаны, их не пускали, сдерживали, отбрасывали назад, они негодовали, и вот эта озлобленность просачивалась здесь в салонах, в кругу своих. Все это было видно невооруженным глазом. Это преклонение перед всем заграничным, неверие в возможность сделать лучше у себя в стране, искали виновников и находили в руководстве…