Если Юлия и заметила, она не подала виду. «Заходишь?»
«Нет пока. Красивая ночь, и я не устала. Натуралистка отправляется блуждать. Спокойной ночи».
«Спокойной ночи», — сказала Юлия.
The wind doth blow today, my love,
And a few small drops of rain;
I never had but one true love;
In cold grave se was lain.
Ballad: The Unquiet Grave
Если встать на нижний выступ развалившейся стены, окружающей ствол, можно засунуть руку в дупло. Одной рукой я ухватилась за плети девичьего винограда и подсунула голову под старую ветвь. Протянула вперед руку медленно, опасливо, будто поверила, что там притаилась мифическая сова Юлии с семерыми птенчиками, и была готова отдернуть руку в любой момент, будто вторглась в личный ящик чьего-то стола. Место секретных встреч, гробница, дерево влюбленных… Какое право имеет призрак сюда вламываться?
В любом случае, взламывать там оказалось нечего. Каких бы секретов девичий виноград в прошлом ни скрывал, теперь это было просто дерево, почтовый ящик стал пустым дуплом с потрескавшимся сломанным дном, его изгибы заполнила древесная пыль. Обломки веток и обрывки травы говорили о том, что одно время здесь гнездился скворец. Девичий виноград касался моего лица, горьким темным запахом напоминал о забытых, покрывшихся пылью вещах.
Я слезла со стены и вытерла руки носовым платком.
Руины домика у ворот огибала заброшенная аллея и терялась среди теней. В ярком лунном свете на фоне черноты деревьев светились белые ворота. Можно было разобрать аккуратные черные буквы на верхней планке — Вайтскар. Я сделала полшага и остановилась. Вот именно сейчас этого не должно было произойти. Ну, так пусть это будет сейчас. Я убрала носовой платок и быстро пошла мимо разрушенного домика к Форрест Холлу.
Луна со вчерашнего дня пополнела. Скелет дома резко очерчен, театрально иссечен стволами и ветвями деревьев, вписанных в пустые проемы окон. Овцы между азалий очень громко жуют траву.
Я почувствовала запах роз и жимолости, которыми поросли солнечные часы, и медленно пошла к ним вниз по заросшим мхом ступеням и траве. Циферблат под толстым ковром листьев и лепестков. Я подняла нежный цветок и поднесла к лицу. Густой, безумно сладкий запах, как сон о летних ночах. Я уронила цветок на траву.
Села на нижнюю ступеньку, почти утонувшую в траве, осторожно раздвинула ветки и раскрыла приподнятый над землей циферблат. Лунный свет устремился на него, показал слабые тени резьбы под мягкими розетками лишайника. Я сцарапала немного мха и провела по буквам пальцем медленным исследовательским движением. Время есть. Время было… Еще одна линия, незачем ее прослеживать. Время прошло…
И вовсе не обязательно было, чтобы в десяти ярдах от меня пронеслась перепуганная овца, топая маленькими копытами. Я и так знала, что права. Он пришел, в чем я была уверена.
Ладони плотно прижались ко мху. Кровь прыгала в них и билась о холодный камень. Я немного подождала, не шевелясь, наклонившись над циферблатом. Если и не сейчас, все равно произошло бы.
Я медленно обернулась и встала, неловкая, как марионетка.
В двадцати ярдах, у края леса — тень под деревьями, но ясно, что он. Пришел не по аллее, а по тропинке от летнего домика.
Я не шевелилась, за спиной луна и солнечные часы. Как ни странно, больше всего я чувствовала облегчение, хотя и не могла твердо стоять на ногах. Это худшее, что могло случиться, я даже не подготовилась, но теперь это наступило и скоро закончится. Как-нибудь найду правильные слова…
Казалось, прошло очень много времени, прежде чем он шевельнулся. Шел вперед, на него лился лунный свет, и даже на таком расстоянии я видела, что выражение лица у него такое, будто он увидел призрака. Лунный свет делал кожу бледной, четко очерчивал все линии, сильное чувство превратило лицо в маску, притянуло плоть к мощным костям. Плоскости и углы, свет и тень. Очень черные глаза, над ними черный брус бровей. Глубокие складки на щеках. Тонкая линия рта, привыкшего к сдержанности и терпению. Но как только губы раздвинулись, чтобы заговорить, сразу стало видно, как хрупка линия обороны. Взволнованный голос. Вот вам человек, совершенно не уверенный в приеме. А чего бы это ему быть уверенным? Действительно, почему? Он заговорил, полушепотом, который почти ничего не выражал: «Аннабел?»
«Адам?» Имя прозвучало незнакомо, будто я никогда раньше его не употребляла.
Он остановился в ярде от меня. Болезненно долгая пауза. «Я пришел, как только узнал».
«Был уверен, что найдешь меня здесь?»
«Не знал. Думал… Не знаю, что думал. Это важно? Ты пришла».
«Да. Я… должна была тебя увидеть».
Я, оказывается, думала, что он ответит на это, но он не стал. Его голос был таким напряженным, что звучал почти незаинтересованно. «Почему ты приехала домой?»
«Дедушка болен. Он… Может, ему недолго жить. Должна была снова с ним увидеться».
«Понимаю. — Снова пауза. Тот же пустой натянутый голос. — Ты никогда не говорила, что вернешься». Он будто беседовал с незнакомкой. Между влюбленными бывают ситуации, очень важные, когда слова не нужны. Они используют другой язык. А у нас не было. Любовь Адама Форреста умерла, нечего друг другу сказать.
Я ответила так же: «Не знала, что ты еще здесь. Услышала только случайно, вчера, дедушка сказал. Думала, что ты постоянно живешь в Италии. На самом деле, когда я приехала в Англию, я даже и не знала, что твоя… — Остановилась, сглотнула и закончила не в склад и не в лад: — Я даже не знала, что Форрест Холла больше нет».
«Тебя никогда особенно не беспокоила логика, не так ли? Хотела сказать, что не знала о смерти Кристал».
«Я…»
«Не так?»
«Так. Я… не слышала. Мне жаль».
Он слабо шевельнул головой, этим его реакция и ограничилась. Он стоял примерно в шести футах от меня, лунный свет падал из-за моего левого плеча. Угловатые тени не давали ему меня как следует рассмотреть. Но он не отводил глаз, не шевелился, и постоянное внимание выводило меня из себя. Сказал медленно: «Ты пытаешься объяснить, что если бы знала… что я здесь, в Форресте, я имею в виду, и свободен… ты бы не вернулась?»
Циферблат солнечных часов, огрубевший от сухих лишайников, врезался в мои ладони. Ну и как, легче это, чем я ожидала, или даже труднее? Его голос и лицо ничего не выдавали. Ничто не указывало, что я ему не безразлична, но и я не показывала ничего. А с какой стати? Восемь лет — долгий срок. Я ответила почти с облегчением: «Да, именно так».
«Понимаю. — Впервые он отвел глаза, но тут же взгляд снова рывком вернулся ко мне. — Но ты пришла сегодня со мной встретиться?»
«Я сказала. Пришла, надеясь, что ты появишься. Должна была видеть… Когда вчера вечером я узнала, что ты все еще живешь здесь, я поняла… Ну, просто не могла ждать встречи с тобой при всех».