– Да хотя бы сейчас. Кто знает, вдруг потом у тебя появятся дела.
– Ладно, – усмехаюсь я, – давай сейчас. Только скажи сначала, этому твоему партнеру тоже можно доверять?
– Не так, как мне. Но, в общем, да. Можно.
Бакка посадил катер на стоянке продовольственной биржи. Я припарковалась рядом.
Мне приходилось бывать здесь раньше. И никогда на моей памяти здесь не толклось столько праздной публики. Люди. Ханны. Иллы. Парочка ящеров. И, судя по не слишком сильному, но устойчивому запаху, с десяток невидимок.
– Бойкое местечко, – съехидничал Бакка. – Все крутятся вокруг драконьего отделения. Все мечтают проникнуть внутрь. И каждый надеется, что именно ему повезет. Хорошо, что нам не туда. А то, пожалуй, затоптали бы.
Мы входим в торговый ангар, огибаем по верхней галерее огромный выставочный зал и сворачиваем в транспортный коридор, к грузовым лифтам. У дверей одного горит индикатор – лифт идет вверх, к посадочной площадке. Двери другого открыты, перед ним табличка «Ремонт». Бакка подхватывает табличку, входит в неисправный лифт:
– Скорее, Альо.
Я поторапливаюсь следом. Бакка нажимает одновременно четыре кнопки – верхнюю левую, нижнюю правую, какую-то в середине и аварийную. Фокус только для трила! Дверь закрывается.
– Ну вот, – довольно заявляет Бакка, – едем. Не сочти за обиду, Альо, но я прошу тебя отвернуться.
Я молча поворачиваюсь к трилу спиной.
Через пару секунд лифт неторопливо поплыл вниз. Только через пару секунд: программа сложная, значит… интересно, интересно!
– С тобой приятно иметь дело, капитан Три Звездочки. Ты не так суетлива, как люди, и не так вспыльчива, как ханны.
– Это как понимать? – насмешливо спрашиваю я. – Что мне так и стоять носом к стенке, пока мы не приедем куда надо?
– Придется, – отвечает трил. – Но я совсем не это имел в виду.
Лифт притормозил, остановился на долю секунды. Направление меняется на горизонтальное.
– И что ты имел в виду?
– Ты чувствуешь, когда не нужно задавать вопросы. Когда не время обижаться на пустяки.
Еще остановка – и вверх. Долго, больше минуты.
– Всё, Альо. – Лифт остановился, дверь открылась, трил легонько дотронулся до моего плеча – очень дружеский жест, помню со времени работы с Теллой. – Приехали.
Снова коридор – широкий и высокий. Очень широкий. Очень высокий. Драконы.
Бронированная дверь. Огромная, под стать коридору. Рядом прорезь для карточки.
– Отвернись еще раз, – просит Бакка. Отворачиваюсь. Бакка возится долго. Я с такой системой уже сталкивалась: карточка открывает не дверь, а крышку кодового замка. Если карточка с определителем, как в секретках пещерников, то надежнее системы просто нет.
Входим. Меня не удивляет растянувшийся на полу дракон – уже ясно было, куда идем. Но… что-то не так. Что-то во мне напрягается и дрожит, и хочется взвыть – от тоски или от радости, не знаю…
Бакка здоровается с витиеватой официальностью. Я, опомнившись, повторяю за ним вежливое приветствие. Я не узнаю свой голос… как-то не так он должен звучать. Черт, Альо, да возьми же себя в руки!
– Я хотел встретиться с вами, капитан Три Звездочки. – Дракон непривычно краток. Наверное, часто ведет дела на Нейтрале и усвоил здешние манеры. Или придерживается их из вежливости. – Я благодарен за визит.
Отвечаю в том духе, что рада оказать услугу, к тому же для меня она почти ничего не стоит. На самом деле я рада возможности утопить в словесах драконьей вежливости непонятное мне самой смятение.
– Мне сказали, что вы, капитан, уже получили защиту от ментального проникновения иллов. Это правда?
– Правда.
Огромные, ярко-зеленые, невыразительные глаза дракона приблизились почти вплотную. Почти как тогда…
– Мне сказали, это случилось на той планете, которую иллы называют Полигон.
– И это правда.
– Там были драконы?
– Во всяком случае, один дракон там был.
– Капитан, в последние годы несколько моих соплеменников пропали без следа. Раньше такого не случалось. Вы могли бы опознать того, кто дал вам защиту?
Вопрос серьезный. Драконов не так легко отличить друг от друга. Но… я прикрываю глаза и вызываю в памяти того дракона. Потом – всех других, с которыми приходилось встречаться.
И отвечаю:
– Думаю, что смогу.
– Возьми, – дракон протягивает мне коробку. Открываю. Карточки с записями. Десятка полтора… «несколько», однако!
Записи короткие, по паре минут. Над ними вполне очевидно поработали, убрав из фона все, не предназначенное для посторонних глаз. Зато уже на четвертой записи я понимаю, что не ошиблась – драконы теперь так же различимы для меня, как люди или ханны. Тоже результат…
– Этот, – говорю я на одиннадцатой записи. Стремительный и гибкий, рассекающий зеленоватое небо незнакомого мне мира с непринужденным мастерством рожденного для полетов. Не узнала бы, если бы не крупный план… разве сравнить драконий полет в бездонном небе с оврагом, где он умирал?!
– Вы очень уверенно говорите, капитан Три Звездочки. – В вежливом драконьем голосе отчетливое сомнение. Он тоже, наверное, привык к мысли, что чужаки с трудом различают драконов.
– Я уверена, – сквозь вставший в горле ком отвечаю я. – Он был… ну, изможденнее, может быть… или не такой живой… или, может, это потому, что там я не видела его в полете? Но это точно он.
Молчание повисает между нами. Молчание, полное боли. Спаситель мой, мне жаль, так жаль, что только этим смогла я отплатить тебе… передать весточку твоим.
– Прими мою благодарность, капитан Три Звездочки, – чуть слышно выговаривает дракон. Друг. Или родственник.
– Примите и вы мою благодарность, – так же тихо отвечаю я. – За то, что он сделал для меня.
Дракон молча кивнул. Огромные зеленые глаза закрылись. Я вопросительно взглянула на Бакку. Трил не пошевелился. Ждет.
Прошло несколько минут, и дракон снова посмотрел на меня. Мне показалось, он колеблется… хочет чего-то – и не решается сказать.
– Я могу что-нибудь сделать для вас? – спросила я.
– Расскажите. Подробно. Все, что помните о нем.
Теперь в его голосе явственно слышится боль. Я понимаю его. Как я его понимаю! Слишком отчетлива память о бесконечных днях, наполненных желанием узнать об отце. Хоть что-то… правда, когда я узнала, боль все равно не стала меньше.
И я рассказываю. Так, как он просил, – во всех подробностях. С драконьей памятью легко рассказывать в подробностях. Легко – и больно. Но я начинаю примиряться с этой болью. Она становится моей личной местью иллам. Память, которую не отнять и не убавить, но можно разделить с другом…