Выстрел в Опере | Страница: 73

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

«Так в чем же пророчество?» — Маша побоялась спросить.

Счет шел на секунды.

— Становясь уязвимой, вы, Екатерина Михайловна, подписываете себе смертный приговор, — завершил Катин Демон.

— А если я не откажусь? — требовательно нахмурилась та.

— Тогда никто, кроме Города, не сможет забрать вашу жизнь. И как одна из Трех, вы вступите в войну, которую, нарушив запрет, сами же сделаете неизбежной. Мария Владимировна предостерегала нас и не раз: Киеву угрожает опасность. Она оказалась мудрее всех нас. Опасность не в том, что Город потеряет ее. Киев может потерять себя.

Демон не смотрел на ту, чью мудрость сейчас восхвалял.

Весь вечер он почему-то старательно обминал Машу взглядом.

Но думать об этой неясно откуда взявшейся странности Ковалевой было нечем — голова была занята Катей.

Рука Катерины Дображанской конвульсивно вцепилась в золотой плюш портьер, отделявших комнату от прихожей.

Катя замерла. Ее ресницы дрожали.

— Неужели опять, как в 18-м году, — Вася тоскливо затрясла головой, — когда Наследницы начали войну друг против друга…

— В 18-м году какого века? — рискнула впихнуть вопрос студентка-историчка.

— XX, — ответил ей Демон, не поворачиваясь к вопрошавшей. — Ужели, уважаемая Мария Владимировна, вы помышляли, что ад революции мог коснуться стен Киева, если б его Киевица защищала свой Город?

— А почему она не защищала его? — растерянно спросила Мария Владимировна.

— 1 января 1895 года, — мяукнула всезнающая белая кошка, — Наследница Ольга призвала Суд на свою сестру — Киевицу. Не дождавшись Суда, Киевица покинула Город. Ее вина так и не была доказана. А поскольку без Суда над старшей сестрой Наследница не могла быть признана Киевицей, Киев остался без хранительницы. А ведьмы, разделившись на два лагеря, начали войну.

— Так в 1895, 1911, 1918 Киев был пуст?! У него не было хозяйки?!

— Как видите, — сказал Маше Демон, — ситуация очень похожая. Если дело нельзя решить через Суд, его решают врукопашную.

— Киев горел десять дней! — запылала историк. — А они дрались между собой? Муравьев расстреливал людей в Царском саду, а они бросили Город… И решали свои проблемы! Как они могли? Чем вы тогда лучше слепых?!

Дух Города повернулся к старшей из Трех.

— Семь минут и тридцать восемь секунд назад вы думали, что крушение вашего бизнеса — ад. Но уверяю вас, завтра, когда вы поймете, что значит ад, вы станете думать иначе.

— Ненавижу!!!!! — заорала Катерина. — Ненавижу всех!

* * *

Киевицкий был прав: Катя была слишком умна, чтоб не понять — она загнана в угол. Но ее поражение было слишком похоже на смерть, чтобы признать его.

— Вы заманили меня… — Катины руки сорвали плюшевую штору с карниза. — Великая власть! Свобода. — Руки рубили воздух, искали, что еще можно сорвать, сокрушить. — И что в результате? Я должна подставить правую щеку? Я должна проглотить это? Смириться. Стать нищей. Иначе смерть! — Руки сорвали с полки ряд книг и швырнули их на пол.

— Мама! — Рыжая Пуфик вонзила в Дашу десять когтей и ввинтила трусливую морду «маме» под мышку.

Книги, альбомы, картины, настенные тарелки летели в них.

— 13-ть запретов породили не мы, — постно сказал Катин Демон. — Марина! Она провозгласила Равновесие меж Землею и Небом, она сделала бесконечную власть Киевиц вашим рабством. До нее вы были свободны и ни один Суд не мог призвать вас к расплате. Но нынче свобода стала…

— Нет! — крикнула Маша.

Вытянув руки, Катя бежала к камину, намереваясь свергнуть со стены фреску с Киевицей Мариной.

Восседавшая на каминной полке белая кошка вздыбила коромыслом спину.

— Прочь!

Белладонна, шипя, подняла когтистую лапу. Катерина хотела смахнуть кошку рукой.

Но та прыгнула раньше.

— А-а-а-а! Черт! Черт! Черт! Черт! — взвыла Катя.

В Башне молниеносно материализовались четыре Черта.

Вместе с ними объявился резкий запах зоопарка. Даша сморщила нос.

Четверо замарашек (черный, бурый, рыжеватый и серый) сбились в пушистую кучу, прижались друг к дружке, испуганно косясь на сбор верховных властей.

— З-звали, Хоз-зяева? — робко пискнул Черт бурый, поджимая хвост и обращая жалобный нос-пятачок в сторону дерущихся.

Обезумев, Катя пыталась выдрать белую кошку из черных волос — и обе они, и Киевица, вызвавшая их на подмогу, и Хранительница Башни были неприкасаемы.

— Че делать-то, а? — круглые глазки бурого Черта кричали непониманием. — Мы ж не могем-с.

Маша, могущая, но застопорившаяся из-за нежданного появленья чертей, уже спешила на помощь.

Но Белладонна сама оставила Катину голову и, вернувшись на подшефный камин, уселась там с видом исполненного долга.

Дображанская плакала, опустив лоб на ладонь:

— Черт… (К четырем чертям мгновенно прибавился пятый — черного цвета.) Черт (Шестой черт был пятнистым.) Черт, черт… (Седьмой и восьмой — снова черными. Видимо, среди чертей доминировала эта расцветка.) Что же мне делать? Я не могу… Мне легче покончить с собой. Мне тридцать пять лет, я не могу начинать все сначала. — Взгляд Кати встретился со скопищем рогато-хвостатых. — Забыла, — безжизненно сказала она, опускаясь в кресло. — Забыла. Нельзя говорить «черт»… (Черт девятый был голубоватым и мелким.) …он появится.

— Так Катя — чертовка? — оживилась Чуб. — А я? Черт… Черт!

— Что прикажете, моя Ясная Пани? — Выявившийся самым бойким девятый и голубоватый, полностью проигнорировав Дашин призыв, выскочил на середину окружности комнаты и сделал пред Катей мастерский книксен. — Да будет прославлено в веках ваше имя! Да сбудется пророчество, когда в Город третий раз придут Трое, они примирят два непримиримых числа…

— Брысь! — Катя бездумно вытерла кровь с исцарапанного лба.

Черт исчез.

Катерина таки была настоящей чертовкой!

— «Брысь» ко всем относится. Техническая накладка. — Василиса Андреевна спешно сделала оставшимся восьми жест рукой «валите отсюда».

На мордах испаряющихся рогачей отразилось великое облегчение.

— Вы не оставили мне выхода, — мрачно сказала Катя. — Кроме смерти. — Она смотрела на свою красную от крови ладонь.

Даша пучеглазо смотрела на Катин лоб, воочию демонстрировавший им величие истины «Киевицу невозможно убить!» Раны на Катином челе затянулись, царапины исчезли — тело Киевиц восстанавливалось само, как Земля. И уничтожить его мог только Киев…

Или она сама.

— Покончив с собой, вы окажете Акнир большую услугу. — Демон сделал шаг к Дображанской.