Первым делом, пользуясь пушистой зимой, лжепоэтесса заказала Сикорскому аэросани с винтом, изобретенные им в двадцать лет, и принялась разъезжать по Городу в самоходной коляске к радости ребятишек и репортеров, немедленно испестривших ее именем передовицы газет. Неменьший восторг вызвала у борзописцев дружба «нашей прелестной богини» с «нашим талантливым изобретателем первого оригинального русского аэроплана, не скопированного ни с чьей иностранной конструкции» и заявление Изиды: «Игорь собирает для меня новейший самолет. Скоро я буду летать…».
Затем Изида стала первою в Киеве женщиной, поднявшейся в воздух в качестве пассажира. Затем…
Но все это сталось весной. А до весны вроде бы неуместная в мужской мастерской самозваная ведьма стала неотъемлемой частью дружной компании. На удивление быстро разобравшись в недоступных дамскому уму технических тонкостях, она помогала им собирать аппарат С-6А. Она окрыляла их необъяснимо убедительной верой в будущее воздухоплавания. И, слушая фантастические прожекты их лидера о создании идеального воздушного корабля нового типа, приспособленного для длинных перелетов, способного поднять аж 61 пуд («Причем пассажиры, — уверял их Сикорский, — смогут свободно перемещаться в гондоле, не изменяя этим равновесие аэроплана, и управлять им будут одновременно два пилота!»), Изида не давала соратникам вставить ни одного ироничного слова, возбужденно восклицая в ответ: «Так и будет! Всего лет через сто самолеты будут огромными и будут перевозить сотни людей. Но самый первый большой самолет придумаешь ты. Ты — стопроцентный гений!» — добавляла она так страстно… что ближе к весне прочие обитатели куреневского сарая уже не сомневались: у «стопроцентного гения» и страстной Изиды роман.
И были правы.
Они не стали любовниками. («Мне 25 лет. Ты для меня еще маленький», — с ходу заявила Чуб 22-летнему недоучке-студенту). Но их накрыла любовь. Они говорили о лонжеронах, консолях, проволочных расчалках и профильных планках С-6А со страстью Ромео и Джульетты, расхваливающих тонкий стан и прелестные ланиты друг друга. Они спорили об увеличении удлинения верхнего крыла аппарата с энтузиазмом молодоженов в процессе обустройства своего первого семейного гнездышка, неутомимо передвигающих из угла в угол подаренный фикус. Они воспевали особенное место Города Киева и его несомненный вклад в развитие воздухоплавания с фанатизмом родителей, стоящих над колыбелью их первенца и сулящих ему вскорости пост премьер-министра, и прорицали великое будущее национальной авиации с восторгом влюбленных, провозглашающих, что их любовь бессмертна и не пройдет никогда!
Два месяца Изида Киевская, поэтическая слава которой уже прогремела на всю страну, и подающий надежды киевский авиаконструктор были не разлей вода. И когда в апреле их пути разошлись по разным руслам, разъединить их было уже невозможно.
* * *
В марте Игорь Сикорский представил киевской публике новый аппарат и после пробных полетов взял на борт двух пассажиров, включая первую поэтессу Империи.
Две недели спустя в Москве на Второй Международной Выставке воздухоплавания биплан Сикорского С-6А получил первый приз — Большую золотую медаль — а его создатель, 22 летний студент-недоучка, получил предложение занять должность главного конструктора авиационного отдела Русско-Балтийского завода. И когда Даша совершила свой первый публичный полет, в кармане ее друга уже лежал пятилетний контракт и газета «Голос Москвы», пропечатавшая интервью дерзкого гения, уверяющего уважаемую публику:
«В самом скором будущем авиация будет успешно конкурировать с такими способами сообщения, как поезд и пароход. Даже скорее, чем это принято думать!»
— А помнишь, — еще шире улыбнулся Дашин земляк, — как все тогда над моими словами смеялись? Считали их фантастикой. Особенно, когда я сказал: дайте большой тяжелой машине скорость, и вы пустите в воздух вагон! Все ученые авторитеты отвергали мою безумную идею. Говорили, что природа сама опровергает возможность создания подобного аппарата — не зря такие большие птицы, как страус, не могут летать. Когда «Илья Муромец» появился на фронте, немцы обозвали сообщенья о нем газетной уткой… Ты одна всегда в меня верила. И до сих пор веришь. Ты одна веришь в мой вертолет.
— Я — не считается, — честно призналась Даша. — Вот ты… Мы же с тобой с самых азов начали! Ты все нюансики мне рассказал, все примочки…
— Примочки? — Недоумение, смявшее лицо ее земляка, дало ей понять: он тщетно пытается вспомнить, о каких лечебных примочках у них шла тогда речь.
— Сколько же мы не виделись! — осознала лже-Изида. — Год? Два? Ты совсем отвык от меня.
— Я писал тебе письма, — сказал он.
— Я не люблю отвечать, — недовольно буркнула Чуб. — Да и письма — не то! Помнишь, как мы зависали?
— В воздухе?
— У меня дома. И трындели, трындели! Лучшее время в моей жизни, наверное, — печально сказала она и сама удивилась нахлынувшей грусти.
Ворвавшись в его биографию с беспардонностью обаятельного танка, Изида стала для 22-летнего гения, истово верившего в идеи, отвергаемые всеми учеными мира, в летательные аппараты, существовавшие тогда лишь в романах Жюля Верна, воплощенной в женскую плоть сверкающеглазой верой в себя. Но он — некрасивый мальчик, ее детский кумир, об изобретеньях которого она читала в книжке с картинками — стал для нее много большим… Ее лучшим «я»!
В глазах недоучки, решительно отказавшегося от хорошего жалования и изрядной, но спокойной и скучной должности дипломированного инженера, мальчишки, бесстрашно поставившего свою жизнь на кон ради веры в признанной невозможной мечту, Даша Чуб обнаружила все свои лучшие качества: самозабвенное бескорыстие, полное бесстрашие, страстный патриотизм.
В грешном мире существовало не так уж много вещей, которые Даша любила больше себя…
Он подарил ей целых две — Землю и Небо.
* * *
1 апреля трибуны Куреневского аэродрома были переполнены людьми.
Изида Киевская появилась на поле в экстравагантном летчицком шлеме из ярко-красной кожи и алых шароварах под стать. Все еще думая, что совершает этот полет ради пиара, под громогласные аплодисменты «звезда» забралась в самолет. Отрицательно покачала головой, отбив молящий взгляд друга, полночи убеждавшего ее, что совершать первый полет без инструктора непростительное сумасбродство, и так и не уразумевшего ее объяснений: «В этом вся фишка! Мне надо как-то отличиться от прочих летающих баб». Взлетела…
И понеслась!!!
Она не собиралась этого делать, просто кинувшееся ей навстречу небо оказалось таким непреодолимо родным, что она не могла не броситься ему в объятия. Просто ведьма знала: Небо любит ее и никогда не причинит зла.
Однако стоящие на земле об этом, конечно же, знать не могли.
С-6А стремительно набирал высоту: 500, 600, 700 метров.
— Что она делает? — хрипло сказал первый из обитателей их сарая механик-моторист Панасюк.
— 800 метров, — сказал второй. — Она поднялась выше, чем ты на С-5… — повернулся он к авиаконструктору.