— Конечно, — загорелась Ковалева. — Это же самое важное! На небе загорелось три красных огня. А потом мы увидели…
— Я тоже, — кивнула Катя. — Церковь.
— С зелеными куполами? — обнадежилась Чуб.
— Нет, с голубыми. В золотых звездах.
— В звездах у нас только Выдубицкий монастырь… — Маша растерянно отложила эту информацию в сторону, еще не зная, с чем и как ее связать. — А я — музей. И мы с Дашей были вчера на выставке Васнецова. Точнее, — честно поправилась она, — Даша была.
— Ага. Там один сумасшедший, — жарко подхватила тему Чуб, — пытался одну картину порезать. А я его остановила! Но это что… Потом мы летали! Над Киевом! На метле!
— На выставке Васнецова?! — несказанно поразилась Катя (вместо того чтобы поразиться несказанному волшебству их воздушного круиза). — А вы знаете, кто ее организовал? Он! Тот парень с кольцом! Я его позавчера по телевизору видела. Еще поразилась: вот совпадение! А какую картину?
— Три «Богатыря». — Даша восторженно заглохла: действительно, совпадение! И как рыжий кавалер обрадуется, узнав, что его подопечный шедевр спасла именно она.
Иллюстрируя Дашин ответ, Маша услужливо протянула Кате альбом. Та вгляделась в троицу на обложке и механически открыла книгу.
— Но это же он! — внезапно закричала она.
— Парень из центра? — занервничала Даша.
— Нет, мой муж — профессор!
Даша и Маша моментально прилипли к ней с двух сторон, всматриваясь в черно-белый групповой снимок, где в тяжелом кресле с высокой, коронованной резьбой спинкой сидел указанный Катиным ногтем светлобородый и румяно-губый мужчина.
— Профессор Прахов?! — невольно повысила голос Маша. — Член комиссии по оформлению Владимирского собора! Это он пригласил Васнецова в Киев на роспись Владимирского! Это непременно должно что-то значить! Мы ночью спасаем картину Васнецова, а в это время вам снится его работодатель! Это не совпадение! Пожалуйста, — обратилась она к Катерине, — вспомните еще раз все по порядку. Сначала кто-то ведет вас к соседней горе… К какой, Замковой или Детинцу?
— Откуда я знаю? — беззлобно фыркнула Катя. — Я к горам по имени-отчеству не обращаюсь. На ней сейчас Андреевская церковь стоит, а во сне стоял только крест.
— Крест Андрея Первозванного?! — возбужденно завопила Маша так, что обе ее напарницы непроизвольно отступили на шаг. — Значит, это правда?! А все еще смеялись над Лохвицким!!!
— Над кем? — дернулась Чуб.
— Согласно преподобному Нестору-летописцу, — неожиданно завелась Ковалева, — в первом столетии нашей эры в Киев пришел апостол Андрей Первозванный и, водрузив тут крест, сказал: «Видите горы эти? На этих горах воссияет благодать Божья. И будет город великий, и много церквей Бог здесь воздвигнет». И все сбылось! Хотя все с этим по-прежнему спорят. Потому что, если доказать этот факт, окажется, что наша церковь — апостольская и первозванная, основанная раньше первой христианской церкви апостола Петра!
— А это, типа, круто? — нервно спросила Чуб, смятая таким неожиданным переходом на высокоинтеллектуальные темы.
— С точки зрения туристического бизнеса — очень круто, — подтвердила Катя. — Только это никто никогда не докажет, поскольку вещественных доказательств нет.
— Есть! — фанатично провозгласила Маша. — В 1832 году археолог Лохвицкий и митрополит Евгений произвели раскопки между Андреевской и Трехсвятительской церквями и нашли сосновую жердь, которая, по их мнению, была остатками того самого первого креста!
— Мой крест был железным, — хмуро уточнила Катерина. — И не «между», а прямо на месте Андреевской.
— Выходит, лох — твой Лохвицкий! — прыснула Чуб.
— Значит, — нисколько не утратила пафос Маша, — это было не позже 1215 года, до того как князь Мстислав построил там церковь Воздвижения Святого Креста!
— Наверное, — неуверенно согласилась Катя. — Тот мужик, который меня пытал, был в кольчуге, типа ваших богатырей.
— И что он от тебя хотел? — задала наводящий вопрос студентка.
— Да откуда я знаю! Говорил: не дай осквернить святое, скажи, оно это или нет. А что оно, что святое…
— Святая гора! — с пафосом объявила Ковалева.
— А он что, на нее пописать хотел? — заржала Даша.
— А потом, — не унималась Маша, — твой муж, профессор Прахов, нашел некую вещь и отдал ее в Свято-Печерскую лавру? Что это за вещь?
— А я откуда знаю! — заныла Катя. Ей ничуть не меньше Маши хотелось разгадать вещий смысл своих странных провалов в прошлое, но Катерине казалось, что студентка исторического факультета подходит к трактовке ее видений со слишком уж академической точки зрения. В то время как крест наверняка означал какой-нибудь «конец прошлой жизни», а ссора — «скорый успех в делах».
— Хорошо, — не сдалась настырная историчка. — А где он его нашел?
— Кажется, — тщательно напряглась виртуальная «жена профессора», — я что-то кричала про Кирилловские пещеры.
— Пещеры под Кирилловской церковью? — потряслась Ковалева. — Все правильно! Прахов руководил ее реконструкцией. Но это же…
— Это же там, где сатанисты девушку убили! — эхом откликнулась Чуб.
— А он работает в одной бригаде с моим отцом!
— Кто, Прахов? — окончательно запуталась Катя.
— Парень с кольцом! Как я сразу не вспомнила! — Маша презрительно шлепнула себя ладонью по лбу. — Он был там еще в первый день аварии.
— Но разве можно быть одновременно рабочим и организатором выставки? — засомневалась Катерина.
— С твоим отцом? — задохнулась Чуб. — Так ты его знаешь? Близко? Давно?
— Папа знает, как его найти! — Маша азартно кинулась к ушастому телефону. — Ой, мама! — вспомнила она внезапно. — Я ведь не ночевала дома!
Несчастная зависла с телефонной трубкой в руках, тщась понять: как она, с роду не приходившая позже положенных 23.00, могла забыть, что люди в принципе имеют такую странную привычку — возвращаться домой по вечерам?
— А ты скажи, что у тебя в гостях ужасно голова разболелась, ты на секунду прилегла на диван и сама не заметила, как заснула. Или скажи, что звонила, но постоянно попадала не туда. Или что у меня в деревне дедушка Чуб умер и ты не могла меня бросить. А телефон там только на почте, а почта закрыта. Дедушке ведь уже все равно, а тебе надо, — с ходу предложила три варианта спасения Даша.
Маша обреченно качнула головой и набрала номер:
— Это я, мам…
— Проститутка! — немедленно донеслись до невольных слушательниц отголоски чужой булькающей и захлебывающейся истерики. — С цепи сорвалась! Ты знаешь, что из-за тебя… Твой отец… А ты…
— Мама! — истерично ойкнула Маша. И нажав черную клавишу, посмотрела мимо них плоскими остекленевшими глазами.