В Македонии Перуница и Перун употреблялись как имена людей.
А у сербов и хорват Перунико — мужское имя [41] (на Руси тоже, кстати, известен казак Перунко).
В Польше есть Перунова гора, Перунка, Перунов мост, селения Перунце, Перунувек.
Именно в честь Перуна, судя по всему, совершал в болгарском городе Доростоле торжественные жертвоприношения великий князь русский, Святослав Игоревич, по сообщению византийца Льва Диакона. Дело в том, что обряды эти происходили 20 июля 971 года, а именно этот день в традиции русского «народного православия» стал днём празднования Громовика Ильи.
Наверно, иудео-христианское имя «пророка» стоит взять в кавычки, ибо и представления о нём его почитателей из русской деревни, и само его почитание имели очень мало общего с христианскими.
Русскому крестьянину не было ровно никакого дела до древнего иудея, фанатика культа ревнивого племенного божка, убивавшего собственных соплеменников за почитание чужих кумиров. Иной мужичок из какого-нибудь Ильинского прихода ещё бы и обиделся смертно, намекни ему кто, что «Илья-пророк» был евреем.
В его сознании «Илья» был рослым богатырём, в колеснице или на белом коне несущимся по небесам и разящим стрелами нечисть — а то и нечестивых или попросту непочтительных к нему (в частности, пашущих или косящих сено в его день) людей.
При этом, как и положено Языческому Божеству, «Илья» мог покарать не только самого святотатца, но и его общину (в древности, конечно, род), во избежание чего ещё в начале XX века на мужика, вышедшего пахать в день Громовника, накидывались разом все односельчане, били, отнимали сбрую — и пропивали её в честь «Ильи».
В день Громовержца русские православные мужички почитали грозного «святого» не столько свечечкой и смиренной молитвой, сколько пиром, к которому, как и их предки во времена Юстиниана, закалывали откормленного в складчину всей деревней «ильинского» быка, на худой конец — барана. Потом следовала буйная пляска — «попляшу святому Илье!».
Христианских вероучителей подобное «смешение стилей» не радовало.
В одном из средневековых поучений сказано: «Епифаний рече: по праву ли сие глаголют, яко Илья Пророк есть на колеснице ездя гремитъ, молшя пущаеть по облакамъ и гонитъ змк? Святый же рече: не буди то чадо, ему тако быти (не достоин называться чадом — надо полагать, духовным — тот, кто так говорит. — Л.П.), велико бо безумие есть…человеци бо умовреднии (умалишённые. — Л.П.) суть, да по своему безумию написали».
Однако в конечном итоге приходилось мириться хотя бы с такой, прикрытой христианским «псевдонимом» формой почитания древнего Божества, хотя бы потому, что во многих местах почитание древнего Бога под его собственным именем продолжалось до Нового времени: в Болгарии до XVIII века, в Белоруссии — до XIX.
В древнем Киеве варягов-христиан убили за неделю до того дня, которому впоследствии суждено было стать праздником «пророка»-Громовержца, того дня, когда приносил свои жертвы Святослав Храбрый.
В греческих «Чудесах Дмитрия Солунского» в VII веке славянский князь Ясон (или Якун) обращается к «оракулу Пырину» перед походом на греков. В полном соответствии с «законами жанра» пророчество «богомерзкого идола» оказывается бесполезным, что в реальной истории отчего-то не помешало славянам захватить не только окрестности Солуни (Фессалоник), но и все Балканы, и даже Пелопонесс, ставший на века славянской Мореей.
Перуна упоминают в паре с Волосом договоры с Византией Олега Вещего, одного — договор 944 года Игоря Рюриковича, и не то в паре с Волосом, не то в тройке с ним же и неким не поименованным конкретнее Богом — договор 972 года Святослава Игоревича Храброго.
Если Волосу клянутся на золотых обручах-браслетах, то Перуну — на оружии. Соответственно, Божья кара за нарушение клятвы должна, видимо, воспоследовать от каждого своя — от Перуна — гибель от своего оружия, от Волоса — «да станем же золоти, яко золото» (видимо, имеется в виду какая-то болезнь).
Затем идёт уже очень подробно рассматривавшееся нами описание воздвигнутого Владимиром в 980 году святилища Пятерых. Иногда также сообщается, что дядька будущего крестителя, хазарин Добрыня, воздвиг кумир Перуна в Новгороде.
Из этого иногда делаются далеко идущие выводы — например, что Перун-де почитался исключительно в южной половине Руси, а в северной почитали Волоса (опять та же попытка превратить общеславянских Богов в местных или племенных кумиров, что и со «сборной» версией происхождения Киевского Пятибожия).
При этом чрезвычайно сложно было бы объяснить, отчего, скажем, в заведомо южнорусском «Слове о полку Игореве» совершенно не упомянут Перун, зато присутствует упоминание о Волосе/Велесе («Бояне, Велесов внуче»).
Или отчего князья варяжской Руси, в Киев пришедшие с севера, считают «Богом своим» именно Перуна. Или отчего в Пскове, где немец- путешественник И.Вундерер видел в XVI веке каменные кумиры Перуна и Хорса, до XX века бранились: «Сбей тебя Перун!» Подобные ругательства бытовали и в Белоруссии («Каб цябе Пярун треснув!») и Словакии («Паром те забив!»).
В Словакии почитание Перуна-Паруна-Парома продолжалось до позапрошлого столетия, про него рассказывали предания, его упоминали в речи, ему, кажется, даже жертвы приносили.
В новгородских преданиях основание капища Громовержца на холме над Волховом, где впоследствии встанет православный Перыньский монастырь, приписывалось сыну легендарного прародителя Славена, Волху Славеновичу (Волху все Славичу, Вольге свет Славьичу русских былин).
В данном случае — как и во многих других — археологический факт оказывается на стороне фольклора. Весомый щелчок по носу иных снобов-историков, употребляющих слово «фольклор» как какое-то ругательство! Раскопки Седова на Перыньском холме подтвердили существование там святилища по крайней мере с VII века.
Огромный холм венчала статуя Громовержца с пылающим перед нею костром (про неугасимый костёр перед кумиром древнего Бога гроз новгородцы рассказывали ещё Адаму Олеарию в XVII веке).
Вокруг холма был прорыт ров с восемью круглыми ямами- лепестками (вот тут сравнение с лепестками гораздо уместней, чем в случае киевского святилища [42] ), ориентированными по сторонам света. Подобный ров окружал и место идола на святилище горы Богит в Западной Украине — там, скорее всего, стоял прославленный Збручский идол. В каждом из лепестков тоже горел костёр.