И конечно, за немецкими ратями стаями шакалов тянулись рахдониты. В те страшные годы столько овдовевших славянок, столько осиротевших славянских малышей угнали на Запад, что в языках Европы имя славянина на века стало клеймом раба. Sklave в немецком и slaef в голландском, английское slave и французское esclavе, esclavo в Испании отмечают позорный и страшный путь рахдонитских караванов. В португальском escravo, знакомом россиянину хотя бы по заставке сериала «Рабыня Изаура», – их последний след. Сколько книг написано о несчастьях черных невольников… напишет ли кто-нибудь книгу о невольниках белых, о славянах, которых рахдониты продавали их же одурманенным братьям-европейцам?

Торговля людьми происходила при полном попустительстве церкви, а иной раз – при ее живом участии. Ведь это же всего лишь язычники! Что до отношений работорговцев с императорским престолом, скажу лишь одно: супруга кайзера Оттона носила звучное имя Юдифь. До Реформации с ее повальной модой на ветхозаветные имена оставалось полтысячи лет. Сохранились и имена тех, кто получал еще в IX в. от престола монополию на торговлю людьми: рабби Донат и Самуель, лионцы Давид и Иосиф, сарагосец Авраам.

Вот к кому пошла на поклон Ольга, «Елена, королева ругов». Вот чьего наставничества искала, чьего покровительства – и не только для себя, для Руси! Можно разве что добавить, что бандиты Оттона и Юдифи разбойничали в тех самых землях, откуда пришли в Киев и Новгород варяжские предки Святослава.

И надо обязательно отметить, что вовсе не все немцы позабыли Богов и прежнее братство. Мы уже говорили, что были и другие. Да живет в веках имя саксонца-язычника из королевского рода – Вихмана. Плечом к плечу со славянскими вождями Стойгневом и Наконом, в союзе с датскими викингами и мадьярами он противостоял обезумевшим соплеменникам. Но к судьбе Вихмана, Стойгнева и, в особенности, Накона мы еще вернемся.

Оттон и Юдифь – у ног Христа…

5. Первая победа

Он зело стыдобил княгиню-мать,

Он ее вопрошал с презрением:

«Не срамно ль дружину нам потешать

непотребным, чужим крещением?!»

И. Кобзев, «Витязи»

Естественно, предложение Ольги встретили в Священной Римской империи с восторгом. На Русь немедленно выехал спешно рукоположенный в «епископы ругов» благочестивый Адальберт, уже заливший потоками славянской крови, слегка разбавленной святою водицей, Полабье и Богемию. Выехал, понятно, не один…

Ольга, надо думать, и впрямь потеряла голову от ужаса и безнадежности. Или настолько уж привыкла к власти, хотя бы той ее видимости, которую давало ее призрачное положение и противостояние с языческой партией? Настолько не хотела признавать за сыном полноту власти, что, когда не признавать стало невозможно, согласилась, по сути, на интервенцию?

Рискну предположить, какие именно причины вызвали у Ольги панику, заставили заметаться между цесарем и кайзером. Речь идет о походе Стойгнева, Накона и Вихмана. Разбив на своей земле немцев, они перешли Эльбу, неся огонь войны в логово врага. Увы, там они утратили многое из того, что принесло им успех. На них больше не работало знание местности, да и местное население видело в славянах опасных чужаков. А союз с дикими венграми мог настроить против них даже местных язычников (Саксония еще вспыхнет восстанием стеллингов, «людей Старого Закона», но это будет много позже). И самое главное, после первых успехов вновь разгорелись старые родовые распри – бич славянства. Не было единого признанного вождя. Кто-то вообще откололся еще за Эльбой, не желая воевать на чужбине…

В 955 году в страшной битве на реке Раксе Оттон разбил Вихмана и Стойгнева. Стойгнев погиб в бою. Голову славянского вождя, тела его семисот дружинников победители выставили на поле выигранной битвы. Между страшными трофеями тевтоны бросили умирать жреца славян – ослепленного, с вырванным языком и переломанными конечностями. Вихману с трудом удалось увести остатки союзного войска на восток. Завоеватели шли следом за ними, а вспыхнувшие после первых побед старые распри славянских княжеств не позволили им вовремя объединиться. Вихман со своей дружиной еще долго бился с христианами в разных краях Европы. Жизнь истовый защитник Древней Веры закончил в схватке с поляками князя-вероотступника Мешко, предавшего Богов и пытавшегося принудить к тому же поморян. Что случилось с третьим вождем восстания, Наконом, неизвестно. Неизвестно, но предположить можно. Куда было бежать ему и другим уцелевшим вождям? В соседние славянские земли, дожидаться участи дружинников Вихмана, выданных Оттону князьком-предателем Селибуром?

При вечной вражде полабских и поморских княжеств их и приняли бы далеко не во всех землях. И сама собой напрашивается древняя, задолго до Рюрика с братьями протоптанная дорога – Austrvegr, «Восточный Путь» скандинавов, за века до них освоенный варяжскими, вендскими мореходами. Там, на Руси, – братья, родная вера, родная речь (особенно на Севере, в Новгородских краях). Там не тлеет торфяной пожар родовых раздоров, кровной мести, многолетних счетов, затмевающих в иных глазах и славянское родство, и самих Богов. Туда не дотянутся руки ненавистных христиан-немцев. Это лучше, чем прятаться зверями по норам в собственной земле. Это лучше, чем терпеть власть захватчиков, видеть ежедневно поругание святынь, осквернение отчих могил, лучше, чем провожать глазами все новые караваны Sklave, уходящие на закат, а то и самим брести в тех караванах…

Я уверен – Након, если только остался жив, избрал этот путь. И уж точно, с ним или без него, но многие из варягов в те страшные годы уплывали на восток. За их спиной несся к небу дым горящих сел и городов. И крик женщин. И рев атакующих кнехтов. И свист бичей над рахдонитскими караванами.

Плыли лишенные родины. Плыли вдовы, сироты, увозя в скудной клади окровавленные, пробитые тевтонским железом рубахи кормильцев и заступников. Плыли угрюмые, израненные бойцы. Плыли вожди, чьими землями правил соперник, переметнувшийся к врагу, или наместник-маркграф.

Плыли люди, у которых, в отличие от язычников Новгорода и Киева, привыкших христиан в худшем случае презирать («уродьство есть!»), были все основания их ненавидеть. Люди, более чем готовые к войне с христианами-соплеменниками. На языческую чашу неустойчивого равновесия Руси ложилась не гиря – тяжелый варяжский меч. Христианская партия, а значит, и власть Ольги – или то, что казалось ей властью, – доживали последние годы. Вот вдовая княгиня и заметалась, совершая одну ошибку за другой.

То сватаясь к оголтелому византийскому шовинисту Константину, унижая себя и Русь в его дворце. То уговаривая креститься сына, чувства которого к новой вере, мягко говоря, не потеплели после поездки в Царьград. То, наконец, бросаясь за подмогой к тем, кто и выжил с родных мест напугавших ее язычников. Последнее уже было совершенным политическим самоубийством. Ведь не могли не знать на Руси, ЧЕМ была для славян держава Оттона и Юдифи. И равнодушными к этому быть не могли. Особенно варяжская знать. Особенно после появления беженцев.