— Тот человек... — услышал Натан голос Глоринделя. — Он выглядел так... так...
Он умолк. Натан остановился — его ноги вдруг снова ослабли.
— Стойте, — сказал он. — Ночуем.
— Здесь? — удивился эльф, и было чему: они стояли посреди дороги.
— Здесь, — сказал Натан.
Он уснул, а когда проснулся утром, то увидел язву на тыльной стороне своего запястья. Язвочка была совсем маленькая. К полудню она увеличилась почти вдвое, рядом появилась еще одна, и еще две — на шее. Эльф ничего не замечал; они шли по пыльной пустой дороге мимо таких же пустых полей, и, садясь на землю, Натан смотрел в его спину, удаляющуюся в мутнеющую розоватую даль. Натан сжал кулак, чувствуя, как ломит пальцы и как хрустит в них песок, и смотрел, смотрел, пока дымка не сделалась непроницаемой.
«Вы правильно прочитали, — подумал он, засыпая. — Все правильно: прямо пойдешь... потеряешь... потеряешь друга... потеряешь... котенка... »
Котенок стал его главным кошмаром. Котенок стал чумой. А чума — котенком.
Пока Натан понимал, что бредит, было еще терпимо. Но он то и дело проваливался в вязкий темный дурман, не похожий ни на сон, ни на явь, и там забывал все, даже свое имя, — и помнил только Аманиту. Первый раз он увидел ее с котенком на руках: она сидела на краю виселичного помоста, болтая ногами, и сжимала в руках маленький серый комочек. Она гладила его, ласкала, тихо и нежно приговаривая всякие глупости. Натан позвал ее, она подняла голову, он увидел, что у нее все еще два глаза, и в то же мгновение понял, что котенок мертвый.
Потом стало хуже. Аманита без котенка и котенок без Аманиты; последнее пугало Натана сильнее всего. В вязкой дымке не было ни пространства, ни света — только серый комочек, подкрадывающийся к нему из густой глубины, и вкрадчивый цокот его маленьких коготков сводил Натана с ума. Он безумно боялся, что котенок доберется до него, его бил озноб от одной только мысли об этом. Иногда котенок мяукал, протяжно и требовательно, будто был голоден. И подбирался, подбирался ближе. Натан просыпался в ледяном поту, судорожно хватая воздух пересохшим ртом, и видел над своей головой небо. Иногда с неба шел дождь, иногда — кошачья шерсть, похожая на тополиный пух. Он пытался приподняться, загребал землю руками в язвах и снова проваливался в дымку, а в дымке была Аманита — тоже в язвах, дикая, хохочущая, с изъеденным чумой лицом и кровавой дырой вместо левого глаза. Иногда она была верхом на брыкающемся черном коне, без седла, вцепившись в гриву костлявыми руками, и тогда хохотала еще громче, так что у Натана закладывало уши. Но он все равно слышал, как где-то очень далеко требовательно мяукает котенок, и от этого звука у него волосы вставали дыбом. Котенок был страшнее Аманиты, даже когда она хохотала, и Натан звал ее, бессильно и беспомощно, как будто верил, что, пока она здесь, котенок не придет за ним.
Но она все равно исчезала, и Натан оставался один в вязкой тьме — один, не считая котенка и чумы.
Один раз ему вроде бы стало легче. Он проснулся с рассветом и смотрел, как всходит солнце. Лежал он на земле — кажется, не голой, потому что лежать было мягко и тепло, вокруг росли деревья, сквозь которые вдалеке просвечивали поля, а рядом тек ручей. Полежав немного, Натан нашел силы доползти до ручья и погрузить лицо в бегущую холодную воду. Тугой поток ударил его, вода хлынула в сухой рот; крохотная рыбка ринулась меж зубов, тут же выскользнула, шлепнув хвостом по губе.
Натан поднял голову, не вытираясь вернулся на место и рухнул, прижавшись щекой к земле. Он смутно понимал, что должен был подумать про что-то... про кого-то?..., но так и не успел вспомнить, что же это было, потому что снова провалился в туман, к Аманите и котенку.
Ему казалось, что это длилось вечность, и он твердо знал, что умрет, если котенок коснется его. Постепенно «если» превратилось в «когда»: мяуканье неумолимо приближалось, серый комочек был совсем рядом, протяни руку — и коснешься, но у Натана не хватало сил. Он звал Аманиту, но она пришла только один раз, взяла котенка на руки и унесла, и Натан успокоился было, но очень скоро снова услышал мяуканье. Ему хотелось умереть. И пить. Он никак не мог решить, чего хочет сильнее.
А потом котенок подполз и ткнулся мордочкой в его руку, от которой к тому времени остались только кости, обтянутые пожелтевшей кожей. Натан слабо пошевелил пальцами, и котенок довольно заурчал, перебирая лапками. И Натан вдруг увидел, что вместо левого глаза у котенка — кровавая дыра, а на шее болтается туго затянутый обрывок веревки.
Натан отнял руку от влажной морды котенка и сел.
Было снова утро, впрочем, уже не такое раннее. Слева все так же журчал ручей, а сквозь деревья виднелась дорога. Натан поднял руку, поднес ее ко лбу. И вдруг увидел, что язв на ней больше нет — только неровные красные рубцы. Натан посмотрел на свою руку так, словно видел ее впервые, перевернул, потом провел ладонью по шее, чувствуя, как бугрятся свежие шрамы от нарывов.
И вздрогнул от неожиданности, услышав позади знакомый голос.
— Ну как? Все-таки очухался? — весело спросил Глориндель.
Он сидел на корточках у костра, отряхивая ладони. На нем были только штаны и рубашка, рукава которой он закатал до локтей. Натан заметил, что эльф снял повязку и зачесал волосы назад. Изуродованное ухо являло зрелище не слишком привлекательное, но опухоль спала и нагноение явно прошло.
Впрочем, это не стоило считать чудом по сравнению с тем, что Натан был жив.
— Вы... здесь? — с трудом выговорил он и закашлялся. Горло будто покрылось изнутри твердой коркой. Глориндель вскочил, подошел, протянул Натану фляжку.
— Ну, пей. Сделай одолжение. До смерти надоело тебе самому в глотку вливать.
Натан жадно припал к фляжке, пил долго и шумно. В его голове пульсировал с десяток разрозненных мыслей, и он не мог уловить ни одну из них. Только чувствовал безумную слабость — и ощущение неправильности происходящего. В чем же дело... в чем...
Ну, во-первых, он пережил чуму — это неправильно. Это случается... но так редко, что подобные случаи входят в легенду. Натан никогда не был настолько везуч. А во-вторых... что-то с эльфом... эльф... его не должно здесь быть, это Натан знал твердо, но почему и, главное, как случилось, что он все-таки здесь, — не понимал.
Напившись, он протянул фляжку Глоринделю и, глядя в его улыбающееся лицо, выдохнул:
— Почему я жив?
— Про то у своих богов спроси, — пожал плечами эльф. — Я тут, честное слово, ни при чем.
— А почему... вы здесь? И что... почему мы в лесу?
— Совсем мозги-то отказали в горячке? — с сочувствием проговорил Глориндель. — Куда тебя, чумного, денешь? Я, правда, тоже не сообразил. Волок тебя до ближайшего трактира. Оттуда еле ноги унес — как увидели тебя, хотели убить обоих. Потом сказали, чтобы я бросил тебя, все равно немного осталось.
— Что же не бросили? — хрипло спросил Натан. Эльф посмотрел на него почти с нежностью.